— И я читал такие романы, — признался я. — В них первобытные племена описываются, как дикие звери — едят человеческое мясо, убивают каждого белого человека, живут безнравственно и чего только там нет... И все выдумано с начала до конца только для того, чтобы оправдать «цивилизаторскую» миссию таких типов, как мистер Смит. Авторы таких книг говорят нам: «Видите, какие дикари туземцы! Их нужно приручать крестом и евангелием, а там где евангелие не помогает — огнем и пулей». Цель оправдывает средства! Мы знаем какие это средства, но какова цель колонизаторов? Воздвигать дворцы на костях своих рабов. Разумеется, этого в романах нет, но оно существует в практике колонизаторов.
— Я согласен с вами, — сказал капитан. — Писатели пишут за деньги, а деньги лежат в несгораемом шкафу мистера Смита. Чтобы получить от него что-нибудь, они должны ему служить так же, как я ему служил, чтобы получить объедки с его пышной трапезы. И все же есть доля правды в том, что я читал. Вы знаете историю Ливингстона[4] и Стэнли? Они оба были убиты и съедены африканскими дикарями.
— Неправда, — возразил я. — Ливингстона любили и уважали африканские племена. Он умер от тропической малярии. Это доказано. Африканское племя сохранило его тело, которое позже было перенесено и похоронено на его родине. И Генри Стэнли, отправившийся искать Ливингстона в джунглях Африки, действительно встретил его на озере Танганьика, но позже был убит и ограблен своим проводником, а не дикарями. Вот правда.
— А правда о капитане Куке известна вам?
— Он был убит в сражении с туземцами на Гавайских островах из-за какой-то жалкой украденной пироги.
— Верю, — усмехнулся старый морской волк. — А что вы скажите о Джонстоне?
— Такой путешественник мне не известен.
— Он и не путешественник. Он был капитаном английского корабля. Шел из Англии в Индонезию. Однажды он бросил якорь у одного из пяти Соломоновых островов. Туземцы встретили его весьма доброжелательно, их вождь пригласил его на угощение, дал ему все, что капитан пожелал. Капитан Джонстон пришел в восхищение от одного мастерски сделанного кувшина — и вождь ему его подарил. Понравилось ему копье, инкрустированное змеиными костями — дикарь и его подарил. Он загляделся в ожерелье вождя из зубов змеи — тот снял его с шеи и передал капитану. Вождю показалось, что Джонстону нравятся его куры, и он велел всех переловить и отнести на корабль. Не укрылось от его глаз, что Джонстону пригляделась его красавица жена. И что же вы думаете? Когда капитан возвратился на корабль — женщина была там. Вождь и ее подарил. Капитан был тронут и решил показать туземцам, что и белые щедры. Он вернул женщину вождю и послал ему разные подарки: гавайского табаку, саблю, бутылок десять вина, коньяку, ожерелья из бус, зеркальца и другие безделушки. Вождь племени обрадовался подаркам как ребенок. По его мнению только ожерелье из простых бус стоило больше всех его кур, а за саблю он был готов отдать всех кур на острове. Но когда ему сказали, что белый человек вернул обратно его жену, вождь пришел в ярость. «Как? Ему не нравится моя жена? Самая красивая женщина на острове! Это позор для меня!» И приказал отнести обратно на корабль все подарки, посланные капитаном. Джонстон почувствовал себя неудобно. Ему не хотелось оставить плохое впечатление, он сошел на берег и отправился извиниться перед обиженным вождем. Лучше было ему не ходить... Но разве он мог допустить, что будет зажарен и съеден туземцами только за то, что вернул мужу его жену?
— В каком романе вы прочли эту историю? — усмехнулся я.
— Это совсем не роман, сэр. Джонстон не вымышленный герой. Мой отец обязан ему своей жизнью. Капитан Джонстон — мой дедушка. Разве не будет жестокостью, если провидение и мне уготовило подобную смерть?
— Во-первых, я не верю в провидение, — возразил я. — Не верю также, что и ныне еще существуют людоеды. Если ваш дедушка и вправду так трагично погиб, то это произошло не менее пятидесяти лет тому назад.
— Более шестидесяти, — уточнил Стерн.
— Ну вот, видите! Тогда людоедство все еще встречалось среди некоторых первобытных племен. Они пожирали своих врагов, убитых во время войны. Но сейчас таких вещей не существует нигде на земном шаре.
— Не будьте так уверены, — задумчиво сказал капитан. — Сколько времени прошло с тех пор, как папы сжигали на кострах живых людей? Триста лет или немногим меньше? А что делают теперь фашисты? Да они проявляют большую жестокость, чем самые дикие людоеды. Почему тогда туземцам острова Тамбукту не есть человеческого мяса? Мне лично безразлично, после того как меня убьют, съедят ли меня или сварят туалетное мыло.
Все сказанное капитаном было верно, но для меня неубедительно. Ни один исследователь до сих пор не доказал еще, что людоедство существует, как постоянное средство утоления голода. Правда, некогда дикие племена употребляли человеческое мясо в пищу, но только в крайнем случае, когда племени угрожала голодная смерть. Употребляли человеческое мясо во время религиозных празднеств, а также и во время войны с вражеским племенем. У некоторых диких племен существовало, поверье, что если они съедят сердце и легкие своих врагов и выпьют их кровь, то станут сильнее, а враги не смогут им отомстить на том свете, в загробной жизни. Следы этих варварских обычаев сохранились и доныне только в измененной форме: теперешние причастия в церкви являются пережитком этих старинных верований дикарей.
Когда я выложил все это Стерну, он иронически заметил:
— О, мне не будет легче, если дикари съедят меня не от голода, а из религиозного фанатизма!
Вдруг дверь с шумом распахнулась. Двое караульщиков просунули свои курчавые головы и сделали нам знак выйти. Потом они погнали нас перед собой...
На поляне у скалистого берега ярко горел костер. Целая толпа полуголых туземцев плясала вокруг него. Несколько человек играли на продырявленных кокосовых орехах, еще трое — извлекали пронзительные звуки из длинных, толстых бамбуковых палок, а низенький здоровяк изо всех сил колотил двумя толстыми палками в большое корыто, выдолбленное из сухой колоды. Стоял невообразимый шум. Туземцы плясали, двигаясь один за другим по кругу и временами испускали дикие крики, словно желали заглушить дудки и деревянный барабан:
— Хе-хо! Хе-хо! Хе-хо!
Нас ввели в круг. Крики усилились. Мы стояли совершенно ошеломленные. Но вот круг расступился, и к нам подошли мужчина и девушка, которых мы видели еще в первый день, когда высадились на острове. Девушка была в том же наряде — пояс и бахрома, обвешанные ракушками, а в ушах две раковины переливались серебристым блеском. Она медленно подошла к нам, долго всматривалась и прошептала что-то мужчине. Барабан и бамбуковые дудки умолкли. Все столпились вокруг нас. Тогда здоровяк подошел к Грею и положил ему руку на плечо. Двое туземцев схватили несчастного кока, привязали к его ногам огромный камень, поволокли к отвесному скалистому берегу и бросили в океан.
Я был следующим по очереди. Каждую секунду я ждал, что вождь подойдет ко мне и положит руку на плечо. Взглянув на девушку, я встретил ее взгляд. Она улыбалась как ни в чем не бывало. Когда с Греем было покончено, оба караульщика погнали нас с капитаном обратно в хижину, а остальные продолжали плясать вокруг огня и выкрикивать:
— Хе-хо! Хе-хо! Хе-хо!
II
В нашей жизни в хижине не наступило перемен. Каждое утро мы получали кувшин с «эликсиром» и корзинку с жареной рыбой, ямсом, таро или бататами[5], но мы почти не прикасались к еде.
Прошло несколько дней. Караульщики аккуратно сменялись утром и вечером. Мы расхаживали по хижине и редко обменивались словом. И в самом деле, о чем говорить? О смерти, которая нам угрожала? Или жаловаться на свою судьбу? Но мы были мужчинами, и нам не полагалось ныть. Однажды, на третий или четвертый день после трагической гибели Грея, капитан мне сказал:
4
Давид Ливингстон (1813-1873) — шотландец по происхождению, видный английский путешественник — исследователь Африки.
5
Батат — многолетняя вьющаяся лиана, достигающая до 5 м в длину. Ее клубни похожи на картофель, но больше и сладкие на вкус. Один батат весит от 1/2 до 4-5 кг. В отдельных случаях он достигает и до 25 кг. Их едят вареными, печеными или жареными. Встречаются и в диком состоянии. Так же, как и картофель, бататы перенесены в Европу из Америки после ее открытия. Но в Азию они проникли значительно раньше, а на Гавайские острова — 500 лет до н. э.