— Я поговорю с вождем, — успокоил я его. — Если будет нужно, пойду и к главному жрецу.
— Спасибо, — сказал Смит немного успокоенный. — Не плохо занести вождю и главному жрецу по бутылке коньяку. Что скажете?
— Первая взятка? — усмехнулся я.
Стерн позвал нас в кают-компанию. На столе дымилась еда, которую капитан приготовил из консервированного мяса и ямса. Была нарезана и большая дыня. Узнав, что Смит хочет жить на острове, Стерн саркастически усмехнулся:
— А не опасно ли, сэр? Я, например, предпочитаю спать на яхте, чем на твердых нарах в какой-нибудь хижине.
— И я бы предпочел то же самое, если бы сходил на берег каждый день, как вы, — грустно сказал Смит.
— Да кто вам мешает, сэр? Сегодня же сойдите.
— Не желаете мне добра, Стерн, — упрекнул его плантатор. — Ведь вы знаете, что я не имею права сходить на остров. Не забывайте, что я и плавать не умею...
Теперь усмешка капитана превратилась в снисходительно-доброжелательную.
— Не беспокойтесь, — сказал он, — туземцы никогда не смогут нас различить. Они всегда будут нас путать и принимать одного за другого. Разве только мы все трое явимся одновременно на остров, тогда уж они поймут, что кто-то из нас новый для них человек. Но и это легко устроить. Мы скажем, что и третий белый человек спасся...
— Вы хотите сказать, что...
— Я хочу сказать, — продолжал Стерн, — что вы можете сойти за Грея, Разумеется, если вы согласитесь играть роль повара...
Смит неспокойно заерзал на стуле.
— Согласен, сэр! С величайшем удовольствием! Но они поймут обман.
— Каким образом? — спросил Стерн.
— Грей был очень толстый и приземистый, а я высок и худ. Не следует рассчитывать на их короткую память.
— Они не будут вдаваться в такие подробности, — рассмеялся Стерн.
В самом деле, это была идея. Почему бы Смиту не сойти за Грея? Если вождь и Арики забыли толстяка повара и поверят, что Смит тот самый третий пакеги, которого они бросили в океан, в таком случае плантатор сможет спокойно появляться на острове.
II
Поевши, я отправился в селение искать Боамбо. Он спал в прохладе своей хижины, а старая Дугао и Зинга сидели в тени густого дерева перед хижиной. Я не хотел будить Боамбо и подошел к женщинам. Зинга плела из лыка коры какого-то дерева новую саронгу. Она разминала кору деревянным вальком на гладком камне, потом отделяла жилистые волокна от внутренности коры, сучила, их как веревку, и красила — одни в красную, другие — в черную краску. Краски, сделанные из каких-то вареных листьев, находились в кокосовой скорлупе. Плетение было довольно красивое, из красных и черных полос. Когда Зинга сплетет саронгу, она привесит к ней густую пеструю бахрому и нанижет разноцветные раковины. Тогда саронга станет очень красивой. А старая Дугао плела из того же лыка большой мешок. В нем она будет переносить с огорода таро, ямс и бататы.
Боамбо проснулся и подошел к нам. Я протянул ему сигарету и щелкнул зажигалкой. Он колебался, глянул на костер перед хижиной, который угас, и только тогда прикурил от зажигалки.
— Умные люди эти пакеги, — промолвил он.
Я не хотел его обманывать и сказал, что на большой пироге есть третий пакеги, который не смеет сойти на остров, боясь, чтобы его не бросили в океан.
— Третий пакеги? — удивился Боамбо. — Вас было трое, не так ли?
— Нет, нас было четверо. Один утонул. Осталось трое. Третий живет на большой пироге.
— Уин-уин, — вздохнул Боамбо, — если третий пакеги сойдет на берег, Арики велит привязать ему камень к ногам и бросить в Большую воду.
— А ты что скажешь? — спросил я его.
Боамбо подумал и тихо сказал:
— Я бы не велел бросать, но Арики не послушается меня.
Ну вот, все тот же Арики. Человеческая жизнь снова зависела от главного жреца. Я вспомнил слова, которые он мне сказал, когда я был у него в гостях: «Боамбо тана — первый вождь племени, но его власть меньше моей...» Выходило, что он прав.
— Что же делать? — спросил я.
— Я поговорю с Арики, — ответил Боамбо и встал.
— Сейчас же?
— Сейчас же.
— А нельзя ли ему сказать, что третий пакеги тот самый, который утонул в Большой воде?
— Нельзя! — отрезал Боамбо. — Я тана, я никогда не лгу.
Он заспешил к хижине Арики. Старая Дугао сказала:
— Арики — уин биля. Арики распорядится бросить пакеги в Большую воду.
— Но пакеги будет защищаться, — сказал я. — У пакеги есть стрела, которая испускает громы. Пакеги убьет Арики.
— Может ли он его убить? — спросила Зинга.
— Может.
— Молчите! — тихо прошептала старая Дугао. — Арики может услышать.
— Его здесь нет, как же он услышит? — спросил я.
— Белые листы ему скажут.
Я улыбнулся на ее ответ и спросил:
— А что будет, если пакеги и вправду убьет Арики?
— Будет очень плохо, — ответила Дугао.
— Что именно?
— Не знаю.
— Ничего плохого не произойдет, — уверенно сказал я. — Биляр занго отделается от этого злодея и будет благодарно тому, кто его убил.
— Если пакеги убьет Арики, — прошептала Зинга, — биляр занго убьет всех пакеги. И тебя убьет.
— И меня?
Зинга кивнула головой.
— И тебя. — И, немного помолчав, спросила: — Ты ходил к Арики. Что он тебе сказал?
— Он велел мне не ходить по селениям и давать людям нанай кобрай. Арики хочет, чтобы люди умирали от скверных болезней.
Зинга печально покачала головой, но ничего не сказала.
Боамбо вернулся мрачный. Услышав, что на большой пироге есть и третий пакеги, Арики затрясся от гнева и так раскричался, что сбежалось все селение. Чего он только не наговорил против нас... «Нужно отделаться от пакеги! Нужно опять их бросить в Большую воду!»
— Скажи третьему пакеги, чтобы не появлялся на острове, — посоветовал Боамбо.
Я вернулся на яхту расстроенный. Смит встретил меня на палубе — он ждал меня все время под палящими лучами солнца — и еще издали спросил, что мне удалось сделать.
— Главный жрец не согласен, сэр, — поведал я. — Угрожал собственными руками привязать камень к вашим ногам и бросить в океан.
Лицо Смита потемнело. Он вытер на шее пот и угнетенно промолвил:
— Я же вам говорил, что дикари — опасные люди. А вы их защищаете. Теперь вы убедились, что я прав?
— Нет, — возразил я. — Дикари не виноваты. Виноват главный жрец. Вождь на все согласен, но не смеет ополчиться против главного жреца. А племя ничего не знает. Оно ни при чем.
— Ну вот, вы опять их оправдываете! — гневно вскричал Смит. — Вы вот скажите, что мы будем делать, когда кончатся консервы? Их хватит еще на одну-две недели, не больше. А после, что будем делать?
— Ведь есть рис? — спросил я.
— Рис есть.
— И мука ведь есть?
— И мука есть.
— А сахар есть?
— И сахар есть.
— А масло?
— Масло поубавилось, но есть прованское.
— Прекрасно! — ободрил я его. — Мука и рис, сахар и прованское масло — да это богатая пища, сэр. Будем ходить на охоту за дичью, будет у нас и свежее мясо — чего еще нам нужно? Кроме того, я буду приносить иногда таро и ямс, бананы и дыни. Мы научимся есть и сахарный тростник. Я пробовал — твердый, но жевать можно...
— А когда кончится прованское масло, что мы будем делать без жиров? — упорствовал Смит.
Я вспомнил жирных червей Гахара и сказал:
— В сухих деревьях в лесу водятся жирные черви...
— Замолчите, сэр! — поморщившись, оборвал меня.
Смит и быстро ушел в свою каюту.
ГЛАВА СЕМНАДЦАТАЯ
Ожерелья Смита. Тревога. На пути в Калио. Встреча. Вождь селения и его жена Ладао.
I
Каждый день я ходил в мою хижину и находил перед нею на нарах таро, бататы или бананы, а иногда и кокосовые орехи, дыни или крупные плоды хлебного дерева. Я не знал кто и когда все это приносил, чтобы дать за это, по крайней мере, ожерелье или зеркальце. Однажды я оставил на нарах в хижине три ожерелья и два маленьких зеркальца, взял продукты и вернулся на яхту. Когда на другой день я пришел в хижину, ожерелья и зеркальца были на месте. Тогда я убедился, что никто не входит в чужую хижину в отсутствии хозяев. Когда я рассказал этот случай Смиту, он обрадовался и заметил: