— А это что такое?
Я объяснил ему, что это «стрелы», которые испускают «гром».
Он долго рассматривал ружья издалека, не решаясь приблизиться. Потом, увидев перед дверью свинью, которая с несколькими маленькими поросятами рылась на поляне, обернулся ко мне и сказал:
— Убей ее!
Я отказался. Имело ли смысл убивать это полезное животное только для того, чтобы доказать главному жрецу, что ружье несомненно сильное оружие? При подходящем случае он сможет убедиться в его силе. Заметив мою нерешительность, Арики вызывающе сказал:
— Ты не можешь ее убить!
Не говоря ни слова, я взял винтовку, зарядил ее и подошел к двери. Свинья мирно рылась в корнях одного дерева метрах в пятидесяти от хижины. Я прицелился и выстрелил. Несчастное животное бросилось бежать, но ноги у него подкосились и, перевернувшись несколько раз, оно судорожно задрыгало ногами и замотало головой.
Я обернулся к Арики. Он лег лицом на нары и не смел поднять головы. Все тело его тряслось, как будто это он был ранен пулей.
— Встань! — крикнул я ему. — Свинья мертва. Иди посмотри.
Главный жрец, не меняя своего лежачего положения, повернул голову и, показывая на ружье, сказал:
— Убери его! Убери его!
Я приставил ружье к стене. Только после этого Арики приподнялся и взглянул через дверь.
— Ну? Что скажешь?
— Вижу, что пакеги говорит правду, — мрачно пробормотал он.
Спустя некоторое время, поуспокоившись, он спросил, как называется эта «стрела» на языке пакеги.
— Ружье, — ответил я.
— Сколько ружей имеют пакеги?
Я показал ему все пальцы на обеих руках.
— Леон-до.
О трех охотничьих ружьях я умолчал.
— А сколько получит Арики? — спросил главный жрец.
— Не знаю. Все ружья вон того пакеги, — кивнул я в сторону Смита.
— Нет, все ружья будут табу[19], — заявил Арики.
Я объяснил главному жрецу, что по обычаям пакеги все, что мы перенесли с яхты, принадлежит Смиту. Арики ощетинился. Он заявил, что тут обычаи пакеги выеденного яйца не стоят. У племени свои обычаи, и все должны их соблюдать. И пакеги... Почему мы поторопились перевезти все в мою хижину? Почему мы его не спросили?
— Пакеги не виноваты, — вмешался Боамбо. — Я велел перенести все в либу орованду.
— А почему со мной не посоветовался? — прошипел Арики.
— Потому что ты спал как мертвый.
— Как мертвый! — воскликнул Арики. — Ты бы хотел, чтобы я умер, но Дао опять меня оживил. Да я было умер и опять ожил! Ты от меня не отделаешься! Вот возьму все ружья! Все!
— Зачем Арики так много ружей? — изумился Боамбо.
— Я их брошу в Большую воду. Они опасны. Ими можно уничтожить все племя.
— Арики не говорит как рапуо, — упрекнул его Боамбо. — Кто уничтожит наше племя? Нет такого человека. Мы дадим ружья лучшим охотникам. Во время большой охоты они убьют много кро-кро.
Арики ничего не ответил.
Смит с напряженным вниманием прислушивался к разговору, не понимая ни слова, а когда вождь и главный жрец замолчали, спросил меня, о чем они спорят.
— О дележе вашего имущества, — усмехнулся я.
Смит сообразил в чем дело и моментально достал бутылку коньяку. Глаза главного жреца сверкнули.
— Я только его попробую, — пробормотал он и опрокинул бутылку. Коньяк весело забулькал в его горле. Осушив полбутылки, главный жрец передал ее Боамбо, сказав, облизывая губы: — Тацири! Пакеги — умные люди. Я только одного хочу от них: чтобы они меня слушали.
Он пригласил Смита и Стерна жить в его хижине, быть его гостями.
Смит просиял от радости. Значит, он будет жить под одной крышей с Арики! Прекрасно! Он несказанно признателен главному жрецу и в знак благодарности подарит ему одну вещь...
Смит порылся в одном из ящиков, вынул из него маленькое зеркальце и бронзовый браслет и торжественно поднес их главному жрецу.
— Скажите, что я чрезвычайно ему благодарен, — попросил меня Смит.
— Я могу ему только сказать, что вы благодарны. Но «чрезвычайно» не могу ему сказать.
— Почему?
— Потому что на языке занго нет слова «чрезвычайно». Или, если оно существует, я его не знаю.
— Жалко, сэр... Тогда скажите ему, что я очень благодарен. Хотя это не одно и то же. Или, еще лучше, принимаю его приглашение жить в его хижине с большой благодарностью.
— «С большой благодарностью» — это могу ему сказать. Но знайте, чем больше ваша благодарность, тем дороже она будет вам стоить.
— Как так? — удивился Смит.
— Очень просто. Чем больше у вас причин быть ему благодарным, тем больше подарков вы будете принуждены ему делать.
— Раз так, скажите, что я ему только благодарен.
В это время Арики успел одеть блестящий браслет на ногу и потребовал еще одну бутылку коньяку.
— Вы правы, — сказал Смит. — Я действительно буду принужден реже высказывать мою благодарность главному жрецу.
Тем не менее он вытащил еще одну бутылку и сунул ее в руки главного жреца.
Арики опять напился, начал петь и плясать, топчась на одном месте с растопыренными руками, и то опускал их почти до земли, то поднимал вверх, со взором, устремленным в потолок, пока наконец не свалился на рогожки как бесчувственный труп.
Боамбо махнул рукой и вышел. Он явно презирал главного жреца и не выносил его.
Смит присел на корточки у своих ящиков и начал проверять хорошо ли они заперты, а капитан, развалившись на нарах, издевался над ним. Стерн считал, что хлопоты Смита бесполезны и глупы. Все равно туземцы разграбят его имущество, как бы хорошо не были заперты ящики. Так думал капитан и делал саркастические замечания по адресу плантатора. Но и плантатор не оставался в долгу и платил ему такими же острыми замечаниями, так что в конце концов между ними вновь вспыхнула ссора.
— Собственник! — ворчал капитан. — Таким вы были и таким останетесь до гробовой доски.
— Да, да, я собственник! — шипел плантатор. — Я этого не скрываю, но почему вы, не уважающий собственности, хотите меня ограбить? Почему вы хотите делить со мной мое имущество? Нет, нет! Я сожгу эти ящики, но ничего вам не дам! Ничего!
— Дадите! — Стерн повысил голос. — Если не дадите добровольно, я сам возьму, что мне понравится. И сделаю это, прежде чем дикари разграбят все. Сейчас же! Да, да, сию же минуту! — Он встал с нар и шагнул к Смиту.
— Только попробуйте! — зарычал плантатор и встал перед ящиками и мешками в воинственную позу. — Попробуйте, сэр!
Смит стал неузнаваем. Его тонкие губы кривились в болезненной гримасе, лицо потемнело от злобы, стальные глаза смотрели мрачно и угрожающе. Чувство собственности, которым было пропитано все его существо, проявилось открыто и грубо. Его вероломное поведение не было для меня неожиданностью, но все же удивило. Плантатор был ужасно разъярен из-за вещей, которые ускользали из его рук в то время, как жизнь его все еще была в опасности и зависела от доброй воли главного жреца. А главный жрец согласился пустить его на остров как раз из-за вещей, которые Смит хотел во что бы то ни стало сохранить для себя.
Я встал между ними, взял под руку капитана и отвел в сторону.
— Надоело мне слушать вас, — сказал я. — Это ни на что не похоже. Даже дикари будут смеяться над вами...
— Я не позволю моим служащим грабить меня! — гневно крикнул плантатор, бросив на меня враждебный взгляд.
Я встрепенулся как от удара кнутом. По какому праву этот тип считает меня своим слугой? Нет, я ему не слуга, а спаситель! Такова ли его благодарность? Он еще не сошел на остров, а уже показывал свои грязные рога собственника и хозяина. Он забывает, что Тамбукту не Кокосовые острова. Сейчас он зависит от меня, а не я от него, и я ему не позволю обращаться со мной, как с лакеем.
— Вы непоправимый дурак и невыносимый нахал! — крикнул я гневно. — Я жалею, что столько хлопотал о вашей жизни и спокойствии с риском стать еще более ненавистным главному жрецу. Но еще не поздно исправить ошибку. Отказываюсь от всякого заступничества, сэр! Отныне сами заботьтесь о себе.
Смит встрепенулся от неожиданности, вытаращил на меня глаза, хотел что-то сказать, но я быстро вышел из хижины, хлопнув дверью.
19
Табу — у первобытных народов религиозный запрет, налагаемый на какое-нибудь действие, слово, предмет.