— Нет, не согласен и ничего не могу вам обещать. Я никогда не откажусь от истины и справедливости, — чего бы это мне ни стоило. Для вас это пустые слова, а для меня они имеют глубокий смысл. Мы с вами люди двух миров, сэр. То, что, по-вашему, истина, по-моему, ложь, то, что, по-вашему, справедливость, по-моему, вопиющая неправда.
— Тогда зачем вы ко мне пришли? Чем я могу быть вам полезен? — резко спросил плантатор.
— Чем? Скажите Арики, чтобы он прекратил свои интриги.
— И это все? — холодно взглянул на меня Смит. Од был обижен, судя по его лицу, слегка побледневшему, и по нахмуренным бровям.
— Да, все.
— Хорошо, я ему скажу.
— Я ничего не имею против, если вы ваши слова подкрепите бутылкой коньяку, — добавил я.
— Ладно, — кивнул головой плантатор. — И это сделаю.
IV
На другой день в мою хижину пришла заплаканная Зинга, села на нары и закрыла лицо руками.
— Что случилось? — встревоженно спросил я. — В чем дело?
— Уин-уин! — Очень плохо!
— Что случилось? Говори!
— О, Андо! — всхлипывая, воскликнула она.
— Да не умер ли кто-нибудь?
— Нет, Андо! Еще хуже!
— Да не сожрал ли кого-нибудь крокодил?
— Нет, Андо! Еще хуже!
— Что же случилось тогда? Говори же!
Она схватила меня за руку и проговорила сквозь слезы:
— Беги, Андо! Беги подальше отсюда!
— Почему?
— Арики хочет связать тебя и бросить на съедение крокодилу! Беги, Андо! Сейчас сюда придут...
— Кто придет? — вскочил я, насторожившись.
— Арики и его люди. Они сейчас у нас. Арики говорит: «Крокодилу нужна жертва. Свяжем Андо и отдадим крокодилу. Тогда он сам уйдет в большую воду». А набу сказал: «Нет! Андо — хороший человек, я не согласен». А другие раскричались: «Андо — плохой человек! Бросим его крокодилу!» Беги, Андо! Беги, пока они не пришли!
— Много ли их? — спросил я ее. — Сколько человек послушались Арики? Пять? Десять?
— Может быть, пять, а, может быть, и десять, — неопределенно ответила Зинга. — Много. О, Андо! Беги, Андо!..
Она снова схватила мою руку и потянула меня к двери, но я не тронулся с места.
Значит, на этот раз Арики не один. Ему удалось уговорить человек десять туземцев, и теперь он их ведет против меня. Что делать?
Бежать — было само легкое. Взять ружье и сумку с лекарствами, уйти в Калио и остаться там, пока не пройдет гроза. Вождь Калио был моим другом, он меня устроит и в другие селения — в Зарум, в Хойду или Балду, — и там жители приняли бы меня как желанного гостя. Они знают, что я лечу людей от различных болезней, и с радостью меня приютят. Но я совсем не был уверен, что длинные руки Арики не достанут меня и там, В этих селениях были тауты — жрецы, подчиненные главному жрецу. Если он им велит схватить меня и вернуть в Букту, они едва ли посмеют его ослушаться. Что же тогда делать? Бежать в племя бома? Но и к нему я не мог уйти. Оно давно меня считает своим врагом, потому что я его бросил и остался жить с племенем занго. Оставалось одно: бежать в джунгли и скрываться там, как некогда, когда мы впервые ступили на остров. Сделать небольшой шалаш в укромном месте и жить самому, пока Арики не умрет, а после вернуться в Букту, и никто ничего мне не скажет. Но я отбросил и эту мысль. Бежать — значит, признать себя виноватым. Тогда Арики мог бы сказать туземцам: «Я хотел отдать Андо крокодилу на съедение, но вы меня не послушались. Вот он сбежал, а крокодил требует жертву. Идите искать Андо и доставьте его живым или мертвым!» И я совсем не удивлюсь, если все племя поднимется как один человек и пустится по лесам на поиски. Тогда снова придется скрываться от людей, как затравленному дикому зверю...
Зинга опять потянула меня за руку:
— О, Андо! Беги скорее, Андо!
В ту же минуту снаружи послышался гомон множества голосов, и в дверь просунулось несколько лохматых голов.
— Здесь он! — крикнул кто-то.
— Пусть выйдет! Пусть выйдет! — закричали несколько голосов одновременно.
Человек десять туземцев столпилось перед дверью в мою хижину. У всех в руках были копья, которыми они угрожающе размахивали. На солнце сверкнуло острие топора. Это был Арики, потому что он, единственный из туземцев, имел топор. Я сам ему его дал в свое время за его согласие разрешить Смиту свободно жить на острове.
— Выходи! Выходи! — снова загалдели дикари. — Мы тебя свяжем и бросим крокодилу! Выходи!
Их лица были искажены злобой, глаза — страшные и злые. В косматых волосах торчали птичьи перья, зубы сверкали.
— Назад! — крикнул я и, сорвав со степы ружье, стал в середине хижины. — Не сметь переходить через порог моей хижины! Слышите!
Дикари заорали еще громче, размахивая длинными копьями, а главный жрец начал рубить нары перед хижиной. Зинга забилась в угол и крикнула мне:
— Берегись, Андо! Они убьют тебя, Андо!
Ружье было заряжено. В нем было восемь патронов — менее чем за одну минуту я мог убить восемь человек. Но я не хотел проливать кровь. Я все еще надеялся, что в последнюю минуту дикари опомнятся. Но они продолжали размахивать копьями и кричать:
— Выходи, трус! Выходи!
Изрубив в куски нары перед хижиной, Арики начал рубить столб, поддерживавший крышу. Кругом полетели щепки.
— Дайте головни! — услышал я его голос. — Подожгите хижину! Пусть сгорит живьем!
И в самом деле, я видел через приоткрытую дверь, как кто-то тронулся к хижине с горящей головней. Достаточно коснуться ею крыши из сухих пальмовых листьев, и она вспыхнет. Зинга неистово закричала. Я должен был защищать не только себя, но и ее. Если подожгут хижину, и она сгорит вместе со мною...
Я поднял ружье и выстрелил в воздух. В тот же миг голоса смолкли, удары в стену хижины прекратились, и я услышал топот босых ног дикарей, которые улепетывали в селение. Я выглянул из двери — никого не было. Нары из бамбука перед хижиной были изрублены в щепы. У дверей валялось длинное копье со сломанным наконечником. Подпорный столб был подрублен почти наполовину и едва держался. Рядом дымилась догорающая головня.
— Идем! — сказал я Зинге и вышел из хижины.
Мы пошли в селение. Придя на площадку, я увидел перед хижиной вождя тех же дикарей, которые нападали на меня. Они едва держались на ногах, покачивались и дико орали, словно перекрикивая друг друга. По всему было видно, что они пьяны. Кто их напоил? И зачем? Чтобы они меня убили? При моем появлении с ружьем, дикари бросились врассыпную и скрылись в лесу.
В хижине я застал вождя и главного жреца. Они сидели на нарах и о чем-то оживленно спорили, а в стороне молчаливо прислушивался к их разговору Гахар. При моем появлении, они замолчали. Я думал, что Арики испугается, по крайней мере, ружья, но он не двинулся с места и не удостоил меня взглядом. От него несло коньяком. Лицо у него было сморщенное и холодное. Что-то отталкивающее было во всей его щуплой фигуре, покрытой черной сморщенной кожей, и в его остром, злом взгляде, который пронизывал и заставлял содрогаться.
— Ты почему хотел меня убить? — закричал я на него. — Почему хотел живым меня сжечь?
— Потому что ты виновен в беде, постигшей наше племя, — мрачно пробормотал главный жрец. — Крокодил требует жертву...
— А ты знаешь язык крокодилов? — спросил я его. Арики злобно глянул на меня.
— Нет!
— Тогда ты откуда знаешь, что крокодил требует жертву?