— Белые листы мне сказали.
— Вздор! И у меня есть белые листы. Они мне сказали, что Арики лжет.
— У тебя нет белых листов! — крикнул разъяренный Арики. — Ты лжешь!
— Ну хорошо! Подожди меня здесь и увидишь, что я не лгу.
Я быстро вышел, сбегал в мою хижину, взял одну из книг, принесенных с яхты, и снова вернулся в хижину вождя.
— Вот! — обратился я к главному жрецу и показал ему книгу. — Видишь? И у меня есть белые листы.
Это произвело очень сильное впечатление и на Арики, и на Боамбо, и на Гахара. Главный жрец молчал, словно онемел. Он просто не знал, что сказать. Я перелистывал перед его носом страницы книги, и он ни на минуту не сомневался, что это такие же «белые листы», как его собственные.
Главный жрец растерялся, но быстро пришел в себя и сказал:
— Твои листы сделаны пакеги и не говорят правды.
— И твои сделаны пакеги, — возразил я.
— Нет! — ответил Арики. — Мои листы от Дао и поэтому говорят правду. Они были у меня до того, как пакеги появились на нашем острове.
«Этот человек, как кошка, никогда не падает на спину», — подумал я. Даже и сейчас, когда мне удалось посеять сомнение в его душе, он не сдается и настаивает на своем: «Андо, пакеги гена, нужно отдать крокодилу...»
Видя, что так мне с ним не справиться, я решился на рискованный шаг.
— Хорошо, я согласен, — сказал я.
— Что? — встрепенулся Боамбо. — На что ты согласен?
— Я согласен быть принесенным в жертву крокодилу. Ведь ты этого хочешь? — обернулся я к Арики.
— Да!
— Хорошо, я сам пойду к крокодилу. Главный жрец живо спросил:
— А ружье возьмешь с собой?
— Нет, не возьму, успокойся. Но буду защищаться, говорю тебе прямо. Или крокодил меня сожрет, или я его убью.
— Голыми руками? — спросил встревоженный Боамбо.
— Нет, ножом. Ты что скажешь? — снова обратился я к главному жрецу.
— Нана — пусть будет так! — кивнул он головой. Я спросил его, кто дал малоу людям, которые хотели меня убить.
— Шамит, — ответил главный жрец.
V
В тот же день, перед заходом солнца, я зашел в хижину вождя. Я застал всю семью в сборе. Зинга и ее мать приготовляли ужин в большом горшке, который весело клокотал на огне, а Боамбо починял небольшую сеть для ловли рыбы. Только Амбо отсутствовал. Я держал в руках большой острый нож и прочную веревку, сплетенную из лыка пальмовой коры. Увидев меня, Боамбо спросил:
— Идешь?
— Иду.
— И этим ножом убьешь крокодила?
— Да.
— Не ходи, Андо! — тревожно сказала Зинга. — Ты не сможешь убить крокодила ножом. Он тебя сожрет!
— Не сожрет! — уверенно возразил я.
Но мои слова не успокоили ее. Ее глаза наполнились слезами.
— А зачем тебе веревка? — спросил меня Боамбо. — Ты, может быть, хочешь его связать, прежде чем убить?
— Нет, конечно, — усмехнулся я. — Я хочу связать ею маленького поросенка.
— Поросенка? — удивился Боамбо. — Ты хочешь накормить крокодила поросенком?
— Да, я пожертвую ему маленького поросенка, но он будет последней его добычей. Потом я его убью.
Зинга неожиданно встала, быстро подошла ко мне и, взяв меня за обе руки, умоляюще сказала:
— Не ходи, Андо! О, не ходи на бухту! Крокодил сожрет тебя! Я тебя не пущу, Андо! Ты никуда не пойдешь!
Она просила, обливаясь слезами, но я не мог отказаться от того, что надумал. Мать Зинги, до сих пор молчаливо слушавшая, присела к огню и строго заметила дочери:
— Оставь его, он убьет крокодила. Андо знает что делает.
Вошел Амбо с большим мешком на плече, полным кенгаровых орехов, свалил его на нары, сел к огню и размешал головни. Ноги у него были мокрые. Пока он их сушил, Зинга сообщила ему, что я надумал ножом убить крокодила.
— Ножом? — он с удивлением посмотрел на меня. — Это правда?
— Правда, — подтвердил я.
Он немного помолчал, а потом решительно сказал: Хорошо, и я пойду с тобой. Помогу тебе...
— Не нужно, — возразил я. — Я сам убью крокодила. Тогда уж Арики замолчит, не так ли?
— Да, тогда он замолчит, — подтвердил Боамбо. — А народ возненавидит его еще больше. Все скажут: «Андо не виноват. Если бы он был виноват, крокодил сожрал бы его». И они поймут, что Арики лгун.
Боамбо был прав. Если мне удастся убить крокодила, туземцы вздохнут с облегчением и будут мне благодарны, а басни Арики о том, что я в чем-то повинен, рассеются как дым. Это обстоятельство еще больше толкало меня осуществить мое намерение, несмотря па всю его опасность. Вождь снова меня предупредил:
— Смотри, Андо! Никто до сих пор не убивал крокодила, потому что у него толстая и твердая кожа, а спина и хвост покрыты такими прочными пластинками, что никакое копье не может их пробить.
— Я знаю. Но на животе кожа тонкая, правда? Ты дашь мне маленького поросенка?
Боамбо кивнул головой и вышел. Немного спустя, он вернулся с маленьким черным поросенком, который вырывался из его рук и пронзительно визжал.
— Вот тебе поросенок, — сказал он, подавая мне его. — Но знай, что ты сам лезешь в пасть смерти.
Улыбаясь, я взял поросенка. Мне хотелось выглядеть спокойным и уверенным в успехе, но мой вид не успокоил Зингу. Я видел страх в ее глазах, а ее умоляющий взгляд будто говорил: «Не ходи в бухту, крокодил сожрет тебя».
— Не ходи, — горестно сказала она в последний раз. — Если с тобой что-нибудь случится, знай, мы все будем плакать по тебе. Больше всех будет плакать Зинга... Слышишь, Андо? И только один человек будет радоваться — Арики...
Пришлось снова ее успокаивать. О, я не погибну! Не доставлю этого удовольствия Арики, нет! Я убью крокодила и сегодня же вечером вернусь цел и невредим.
— Набу, иди с ним, — обратилась Зинга к отцу. — Иди и ты, Амбо.
Оба мужчины и в самом деле взялись за копья и готовились идти, но я их остановил.
— Оставайтесь тут и ждите меня, — сказал я и добавил, усмехаясь: — Увидев много народу, крокодил испугается и не вылезет из воды.
Я сказал правду: успех моего предприятия зависел от того, вылезет крокодил на берег, соблазненный поросенком, или нет. У него хорошо развит слух и сильное зрение. Если он почувствует, что на берегу люди, он может испугаться и остаться в воде. Тогда мой план провалится. Кроме того, вождь со своим сыном ничем не могли мне помочь, а только помешать.
Засунув нож за пояс, я взял поросенка и веревку и зашагал через лес к заливу. Солнце склонилось к вершине далекой горы, и в лесу было прохладно. Птицы разноголосо перекликались — тропический лес был полон жизни. Высокие деревья с толстыми стволами стояли непоколебимо и твердо, как гиганты на крепких ногах. Некоторые из них насчитывали тысячу, другие — две, три и четыре тысячи лет. Когда Гомер писал «Илиаду» и «Одиссею», им было больше тысячи лет. Как коротка человеческая жизнь по сравнению с жизнью этих деревьев-гигантов. Глупая морская черепаха живет триста лет, орел живет лет пятьсот, а человеку не суждено жить даже сто лет!..
Придя на берег, я привязал поросенка к дереву на опушке леса. Он сейчас же начал рваться, пронзительно визжать и бросаться во все стороны, но веревка была короткая; когда она натягивалась, поросенок падал на песок и еще сильнее визжал. Крокодил, наверно, должен был его услышать. Даже и тогда, когда он глубоко под водой, он слышит малейший звук. Мне не оставалось ничего другого, как ждать, скрывшись за деревьями.
Нож, который я держал в руке, вместе с рукояткой, был сантиметров пятидесяти длиной и очень острый. Голубоватая сталь переливалась холодным блеском. Я прихватил и копье, но оно едва ли могло быть мне полезно. Если крокодил нападет на меня, я мог спастись только бегством. Но я не собирался бежать.
День клонился к вечеру. Дул легкий ветерок, Листья на деревьях едва слышно шелестели. Поросенок продолжал рваться и визжать, а я не сводил глаз с бухты и терпеливо ждал.
Наконец крокодил высунул голову из воды, огляделся и опять скрылся. Заметил ли он поросенка? Наверно. Потому что вскоре он опять показался и быстро поплыл к берегу. Доплыв до отмели, он ступил на свои короткие передние лапы, вытянул длинную морду и опять осмотрел пустынный берег. Меня не было видно за деревьями. Никакая опасность ему не угрожала. А добыча была так близко! Несчастный поросенок! Он тоже заметил опасного хищника и еще сильнее завизжал и задергался, но напрасно: он был прочно привязан за ногу к дереву. Почему-то его визг мне напомнил детский плач...