– Патагонская республика, – ответил сэр Антони Сиверт, советник лорда Геннинга по правовым вопросам.
– Well.[13] Сколько нам должна Патагония?
– Девятнадцать миллионов сто восемьдесят тысяч триста фунтов девять шиллингов и семь с половиной пенсов, сэр, – ответил с готовностью Самуэль Фишер, советник лорда Геннинга по финансовой части.
– Благодарю вас, господа!.. Итак, мы оккупируем остров Бамхо и поднимем на нем британский флаг. Республика Патагония останется нам должна только девятнадцать миллионов восемьдесят тысяч триста фунтов, девять шиллингов и семь с половиной пенсов, ибо больше чем сто тысяч этот остров не стоит. Ровно в полдень мы подойдем к острову Бамхо на расстояние орудийного выстрела. Прошу вас, сэр Гамильтон, дать приказ всей эскадре быть в боевой готовности.
На палубе американского флагманского судна «Хижина дяди Тома» адмирал Снэки выслушал сообщение о занятии тетушкой Каролиной острова Бамхо с неменьшим спокойствием.
– Кому, собственно, принадлежит этот остров? – спросил он.
– Патагонии, – ответил мистер Коре, дипломатический советник адмирала Снэки.
– О'кей! В полдень он будет принадлежать Пентагонии. Разница в двух буквах. Ее никто не заметит.
Обе эскадры увеличили скорость на четыре узла и изменили курс на один румб – остров Бамхо лежал в десяти милях к северо-востоку от острова Бимхо. Теперь корабли шли, сохраняя строгий боевой порядок; трудно было не залюбоваться этой прекрасной картиной.
Радиопередатчик мистера Тернболла стоял на уединенной полянке у бухты Ракушечной. Это было очень удобное место. С трех сторон полянку закрывал густой лес, с четвертой – глубоко внизу, под крутым обрывом – билось о прибрежные скалы море. Мистер Тернболл и мистер Грезль переправили сюда радиопередатчик вскоре после полуночи, выждав момент, когда бамхийский народ, сваленный с ног кексовыми излишествами, погрузился в крепкий сон и опасность быть замеченными не угрожала.
Добираться от берега до поляны по крутому склону с тяжелым грузом оказалось нелегко. Пока перетаскали благополучно всю хрупкую аппаратуру наверх, пришлось проделать этот путь дважды. Во время второго рейса они увидели на песке около линии прибоя какой-то ящик. Взломали его и обнаружили там семь автоматов. Возблагодарив судьбу, по милости которой море принесло им с «Алькантары» этот драгоценный груз, они отнесли оружие наверх и спрятали в чаще.
Затем мистер Тернболл начал передачу. Мистер Грезль тем временем вернулся в деревню, тихо разбудил жриц и остальных спасшихся с «Алькантары» пассажиров, и, никем не замеченные, они прибыли на поляну к мистеру Тернболлу.
Близился рассвет. Звезды тускнели, непроглядная тропическая ночь посветлела и стала похожа на черный шелковый фонарь, в котором вместо свечи кто-то по ошибке зажег луну.
После продолжительных споров беглецы решили, что в полдень, когда бамхийский народ будет занят обедом, мужчины окружат деревню, силой оружия сломят возможное сопротивление и возьмут в плен тетушку Каролину.
Совещание окончилось в шесть часов. Солнце уже весело смеялось на небе, полянка сверкала свежими красками утра, и группа людей, лежавших на траве и занятых чисткой автоматов, выглядела очень живописно.
В десяти милях к югу от острова Бамхо лежит атолл Эоа-Оэ, он возвышается над линией высокого прибоя всего на несколько сантиметров; ураган, промчавшийся накануне, сдул в море большую часть кокосовых пальм, растущих на острове, стадо тощих коз и двадцать две курицы. Короче говоря, все пищевые ресурсы.
Зато на остров пришла весть о могущественной королеве весом в семь с половиной больших черепах (Chelonia herculea), которая ступила на берег соседей-бамхийцев, держа в руке желтую птичку в клетке, и привела с собой одиннадцать на диво откормленных женщин; каждой из них хватило бы для пропитания средней эоа-оэйской семьи не меньше чем на полгода.
В отличие от бамхийцев эоа-оэйский народ не питал слабости к легендам о божествах с желтыми птичками. Он не верил в них, даже когда был сыт. Тем более в период голодухи. Поэтому эоа-оэйцы скоро пришли к мысли, что не годится бамхийским воинам сидеть у полных котлов, обрастая жиром и теряя свою мужскую силу, в то время как эоа-оэйские воины будут затягивать пояса.
На чрезвычайном заседании государственного комитета по вопросам питания, которое состоялось тут же после гибели последней курицы, было решено высадить на острове Бамхо десант. В результате этой акции эоа-сэйцы надеялись пополнить запасы государственных коптилен одиннадцатью откормленными женщинами, самой королевой, а возможно, и бамхийскими воинами, если они попытаются оказать сопротивление. Скоро выяснилось, что для такого десанта больше всего подойдет полуденный час, когда счастливый бамхийский народ усядется у котлов и его бдительность соответственно ослабеет.
Итак, в десятом часу утра от берегов острова Эоа-Оэ отчалило двадцать пирог, битком набитых чернокожими. Лица их были разрисованы желтыми и белыми полосами. Солнце изливало приятную теплоту, острия копий сверкали в прозрачном воздухе, и пустые котлы на дне пирог весело и нетерпеливо постукивали друг о друга.
Флотилия быстро летела вперед по синему морю и представляла собой очень красивое зрелище.
В тот же день в пятом часу утра экипажу «Святой Лючии» удалось под энергичную команду дядюшки Бонифация поставить небольшую мачту взамен сломанной ураганом и поднять паруса.
«Святая Лючия», которую до сих пор морское течение уносило от острова Бамхо, слегка встряхнулась, раздула паруса, рванулась вперед и повернула носом в обратную сторону.
В семь часов на горизонте снова показался остров Бамхо, а в половине десятого «Святую Лючию» отделяло от бухты Ракушечной примерно три мили. Франтик, стоя на носу корабля, уже отчетливо различал желтую полосу песка, стройные стволы пальм и темную цепь утесов, охранявших вход в бухту; сердце его сильно билось от нетерпения.
И как раз когда он хотел попросить дядюшку натянуть на рею его рубашку, чтобы ускорить ход корабля, с капитанского мостика вдруг раздалась громкая команда: «Свернуть все паруса, кроме косых!»
Отдав это распоряжение, дядюшка Бонифаций повернулся к Гопкинсу, стоящему у руля, и сказал:
– Держите корабль на расстоянии трех миль от острова, пан Гопкинс. Крейсируйте в любом направлении, но не приближайтесь к острову без моего приказа. Поняли?
– Да, – ответил пан Гопкинс и отвел руль на пять румбов влево. «Святая Лючия» замедлила ход и начала поворачиваться к острову правым боком.
Франтик, с интересом наблюдавший за этим ловким маневром, только через минуту осознал, что, собственно, происходит.
– Почему мы уходим от острова, дядюшка? – спросил он с изумлением.
– Иначе нельзя, Франтик, – ответил дядюшка Бонифаций. – Придется еще с часок обождать. Мы слишком рано явились.
– Рано? Что с вами, дядюшка, ведь каждая минута дорога!
– Может, да, а может, и нет, – сказал дядюшка и почесал в задумчивости свой загорелый затылок. – Одним словом – нельзя.
– Да почему, дядюшка?
– Так и быть, скажу тебе. Франтик. Ты не знаешь тетушку Каролину так хорошо, как я. Раз вернулся я из Австралии к себе в Глубочепы, вот так же перед самым полуднем. Пропадал я из дому пять лет, ну, думаю – вот обрадуется моя бедная Каролина!.. Да не тут-то было. Принялась она меня ругать: и время я выбрал неподходящее и не написал ей заранее; у нее в комнате не прибрано, и к обеду нет ничего вкусного; битый час она ворчала, никак не могла успокоиться и мне не давала рта раскрыть. Короче, Франтик, твоя тетя не любит, когда к ней на обед пожалуют без предупреждения.
Дядюшка Бонифаций вздохнул, посмотрел сначала на остров, потом на штурманскую будку и твердым голосом крикнул:
– Еще два румба влево, пан Гопкинс!
– Есть, – ответил Гопкинс.
Послушная приказу, «Святая Лючия» немного отклонилась вправо и, подгоняемая слабым ветерком, начала удаляться от бухты Ракушечной. Это была уже не прежняя «Святая Лючия»; свирепый ураган оставил на ней заметные следы. Но когда она шла, слегка наклонившись на левый бок, без труда удерживаясь в трех милях от берега, на нее право же было приятно смотреть!