Конрад повернул ключ в замочной скважине и порадовался тому, что Анна его не встречает. Остров ждал его. В холодильнике, как обычно, стояла для него каша. В его комнате на столе аккуратной стопкой были сложены книги по алхимии и химии. Ноутбук был наготове. У Конрада впервые за десять месяцев шевельнулось что-то вроде чувства хозяина.
Он не задавался вопросом – где сейчас Анна, что делает. Включил компьютер, принялся закреплять приобретённые давеча навыки. Наткнулся на серию сообщений о взрывах в многоквартирных домах больших городов. Во всех этих сообщениях речь шла о взрывчатом чудо-веществе, которое в книжках по химии не значилось. И Конрад стал собирать информацию об этой новомодной субстанции.
Вскоре стемнело, и в дальнем углу дома медвяно заплакала виола. Он был дома.
Правда, ближе к ночи в голову полезли мысли о том, что его красная корочка, возможно, уже обнаружена у крыльца Дома Общественного Призрения, и что вряд ли его легкомысленный демарш сойдёт ему с рук. Конрад приготовился к встрече возможных гостей: наточил топор и положил его под подушку, чтобы в случае ночного визита задорого продать свою жизнь. От возбуждения у него даже прекратился насморк, и он достал из рюкзака полуисписанную Книгу Легитимации, чтобы до появления супостатов успеть исписать её ещё. Среди строк, лёгших на страницы Книги в эту ночь, были такие.
Из «Книги легитимации»:
ПИСЬМА НИКОМУ 3
Бумага всё стерпит. А дисплей?
Можно ненавидеть совдепскую власть за то, что она приучила граждан к нехорошему императиву «Умри ты сегодня, а я завтра». Но ненавистники совдепской власти забывают о том, что наряду с ним она вбила в сознание также императив очень ценный: «Не верь, не бойся, не проси».
Особенно если вспомнить, что до совдепской власти народ наш только и делал, что верил, боялся и просил.
Поди-ка, выскажись на тему, выходящую за рамки себя. Скандал. Ибо всяк только себя высказать может. Другое дело – насколько этот всяк широк, сколько невсяков в себе объемлет. А я, к чему ни прикоснусь, в себя превращаю. Никого не объемлю. Сам себе равен.
Бессилие – наитягчайшая форма гордыни. Трусость, инфантильность, чмошность... всё, что вразрез с традицией идёт. А уж воинствующее бессилие – так просто караул. Круг десятый.
В «Культурной революции» по ТВ спорили о том, можно ли позволить народу вооружаться. В завершение модер процитировал Франклина (Веничку). На первой половине цитаты я отвлёкся, а вот вторую ухватил, и постарался реконструировать первую, базируясь на менталитете демократов осьмнадцатого века, как я его на данный момент понял.
Вышло вот что: «Тот, кто призывает ограничить чужие права ради собственной безопасности, не достоин ни безопасности, ни прав».
Ишшо в той же передаче, про оружие, то есть, сказали: варвары потому болявых детей в пропасть сталкивали, что знали: слабый отыграется на ещё более слабом.
Кажется, самих варваров не спросили. Сомневаюсь я что-то в такой логике. Не только потому, что мотивы напрашиваются куда более очевидные, но и потому, что кроме Кого-то одного, каждый кого-то да слабее. На каждом, кроме этого Кого-то, есть кому «отыграться». Так что же – всех в пропасть?
Слабость – не порок. Важно, чтоб в Традицию вписывалась.
Либеральная идеология унисексуальна, традиционная – андрогинна.
Как прекрасен танцующий Хугюнау у Германа Броха и не окончательно гадок Базини у Роберта Музиля. В жопу, говорите, этого Базини имеют? Дык он сам того хочет! Мужеложство, да ещё и по любви даже традиционнее любви ромеов и джульетт.
А вот сплав полного отсутствия мужественности с гетеросексуальностью...
...пусть и особого толка. В такой гетеросексуальности забавен момент дистанции. И отсутствия себя. И какого-либо мужского элемента вообще. Вообще панфеминизм. Я ведь давно говорил, думая, что в шутку: вот бы женщин наделить только телом, а мужчин – только духом!
Надо осознать предел собственного падения, ибо предел – есть. Должен быть. Только осознав его, сможешь подняться. Я никогда в жизни не мог встать, потому что не с того места встать пытался. Всем: «Я – чмо! Я – чмо!» А они мне: «Да какое ж ты чмо? Ты гораздо чмее». Встанешь тут... А вот если знать, что чмее некуда – выработаешь защиту. Полезная вещь самопознание.
Человек – это животное, способное к садизму.
И к самопреодолению.
Конрад ненадолго прервал писанину, чтобы поотжиматься от пола и позабавляться со свинцовыми чушками. Сразу же его грудину сотрясли болезненные вибрации, а дыхалка разродилась нехорошим сипом. Пустое. Без працы не бенде калалацы. Иван Корейша.
В сущности, есть всего два умения: повелевать и подчиняться.
Страна Сволочей, родина слонов...
Два этапа – Переделка и Беспределка. Переделка ставила задачей переделать посюсторонний, земной уклад Страны Сволочей. Беспределка же, как явствует из самого названия, знаменовала её разомкнутость в Беспредельное.
Сволочной язык до мозга костей – сакрален. Сплошь воззвание к божествам, заклинание стихий. Изобилует мантрами. Весь народ от мала до велика, обоего полу и всех сословий приучен изъясняться строго по-мантерному. После всякого профанного слова, означающего какое-нибудь означаемое следуют минимум одна-две, а то и девять мантр.
В строгие времена считалось греховным использовать эти мантры в печати, передавать по радио и телевидению. Ибо только вживую звучащие из уст микрокосма, они резонируют в прямом эфире макрокосма, вызывают ответные вибрации окоёма, небозёма и матушки-земли сырой. Но во времена беспределки, тем паче с появлением интернета расшатались основы нравственности, поколебались заповеди-заветы отцов-основателей: мантры стали пригвождать к бумаге и долбать об экраны. А ведь напиши «Ом шанти» хоть 72-ым кеглем, Мировая Душа не откликнется. Она отзовётся только на глас живой.
Раз есть язык, значит есть те, кто говорит на нём хорошо.
Идеальный современный интеллектуал знает, что он такой же, как все, только хуже. Он и есть такой же, как все, только хуже. У него те же установки, потребности, ценности, но на беду, к тому же, ещё интеллект и эрудиция. Единственный путь исправить эти недостатки – превратить их в достоинства: стряпать для такого же, как он, читателя потешные историйки: лоскутья эрудиции крепко сшиваются нитью интеллекта. А линии кроя определяет потребитель – такой же, как он.
Тех, кого обычно зовут лузерами, на самом деле всего лишь вторые.
Это страна нераскаявшихся, ибо невиновных.
По Э. Канетти властитель – это Выживающий. Так оно и есть, в сфере политики. В сфере современной практической эстетики Выживающий – средоточие её этической начинки. То есть: Канетти жизнь положил, доказывая, что кто выжил, тот и прав. Гора родила мышь – нечто сие не азбучная истина? Важна подмена, внесённая масс-культурой (со времён Дюма): кто выжил, тот и добр.
В американских фильмах отрицательные нелюди имеют нехороший блеск в глазах, а порой и прожигающее наскрозь горение. Сволочная же нелюдь в совершенстве пустоглаза.
Вообще западная людь отличается подчёркнутой выразительностью лиц, сволочная – пестуемой и культивируемой в себе безликостью. Не путать с безличностью: личностей у нас побольше, чем лиц будет. Безликость, может быть, одна формирует личность.