– Никого, говорю, видеть не желаю!
– Бля, столица мутная!.. А какого хуя забыл в нашей сраной деревне? («Шалиша… шраной…») Али в столице с маргарином перебои?
– Дела у меня тут, – сказал Конрад по-граждански независимо. – Телефон ищу.
– Вишь ты, деловой, ёбаный в рот!.. Размечтался, бля – в городе ни одного, бля, целого, на хуй, все, в пизду, разъебали, – посочувствовал Дитер. – Я своими руками их грохнул до ебени матери… Ну и пиздуем, на хуй, ко мне, позвонишь, бля… – (Конрад постеснялся вставить, что разговор конфиденциальный). – Не ссы, бля, одну банку ёбнем, а там пиздуй на все четыре…
– Банку?
– Ты что, Ёбаный Пигмеец, думаешь, бля, я тебя грабить буду, на хуй?.. Что с тебя взять, мудила?
Взять с Конрада, честно говоря, было что. Но хитрый Дитер щипал самую слабую струнку. Ёбаному Пигмейцу было, в общем, до фени, кто о нём что подумает, но выглядеть трусом в глазах боевого товарища…
– Ой, да на здоровье, грабь. Только сперва пришей, лады? – такое условие Конрад выдвинул.
– Иди ты на хуй, долбоёб хуев! – Дитер так натурально обиделся, что показалось: не видать Конраду самогона, как своих ушей. – Мы мирные люди, играем, бля, только по-крупному. Рекет, хуекет – пожалуйста. Ты, малафья столичная, от меня – там – много зла видел?
Новый повод задуматься.
– Бля… Второго такого вспомнить надо… Чтобы вот так, не иметь претензий… Спасибо, брат…
(Хотя, когда всей ротой мочились на бесполезного гальюнщика, не брезговал, услужливо ширинку расстёгивал).
– Хе-хе, мой папа такого сынка в рот ебал… – (шутка). – Ну пошли, Ёбаный Пигмеец, всё заебись… Уя, бля, сука, на хуй, ёбаный свет…
Отбитые внутренности напомнили Дитеру, что надо быть серьёзным. Он опёрся на Конрада и, постанывая, скомандовал, куда его вести.
Опасения насчёт «друзей и подруг» оказались небеспочвенны – Дитер обитал в общаге. Он всего на один призыв старше Конрада – значит, на десять лет младше, собственной квартирой пока не обзавёлся.
Но на счастье (будний день, ещё не вечер) в общаге их никто не потревожил. Да и не хотелось Дитеру в таком виде никому показываться. Видать, за дело пиздюлей огрёб, стыдно.
Вообще-то пока добрый гений неумело лепил неприлипающие пластыри за неимением других медикаментов (шестёркина работа из лучших побуждений), Дитер пытался втолковать ему, что же, собственно, с ним стряслось. Но язык, на котором он говорил, Конрад понимал по-прежнему плохо. Не только потому, что шамкал бедняга. Все слова, разумеется, «Ёбаный Пигмеец» знал – их было не так много, но вот связи между ними улавливал с трудом. Страшно далёк был он от народа.
Дитер же как поехал языком чесать, так остановиться не мог – балабол ещё тот. Насколько схватывал Конрад суть этого словесного поноса, были тут и какие-то армейские воспоминания, и отчёт о тяжкой жисти на гражданке, и похвальба Бог знает какими крутыми подвигами. Конрад кивал, поддакивал – наверняка невпопад – и от смущения маленькими глотками сосал блевотную жидкость. Это мог быть и архидефицитный бензин – Дитер водилой работал.
– А хошь девочку, Ёбаный Пигмеец? – таким макаром прервал однополчанин поток мутнеющего сознания.
– А на хуя девочке Ёбаный Пигмеец? – не понял Конрад.
– Её спросишь, бля. Не ссы. Ни трепака, ни сифилька.
«Пиздúшь», – подумал Конрад.
– Не хочу девочку.
– Мальчика желаешь, разъёба?
– Покоя желаю.
– Понятно, бля, ясный пень. Я вон, бля, тоже желаю… Да суки, бля, нависли, бля, хуй отмажешься…
И погнал про работу свою. От блевотных судорог Конрад усиленно зевал.
– Бля, Ёбаный Пигмеец, – голос Дитера зазвучал торжественно, как при вручении наград Родины. – А я всё ж тебя уважаю. Целку в жопе – сберёг!
(Н-да, был такой смешной эпизод в армейский период его жизни. Брому на всю роту не напасёшься, да и не всех этот самый бром берёт. Томились, страдали воины без привычных утех. Любое отверстие шло в ход. А у Ёбаного Пигмейца отверстие на загляденье – занозу не посадишь, и калибр подходящий…
…но страх сшивал ягодицы суровыми нитками, омерзение закладывало очко будто цементом. Правда, возникли неразрешимые проблемы с дефекацией. И клизма не лезла – как одуванчиком в бетон. И все объедки, перепадавшие Конраду в столовке, лишним балластом оседали в трюме организма.
И настали бы кранты, и увидел бы райские кущи, и просёк бы горний ангелов полёт, да попался в лазарете человек хороший – военврач 2-ой категории Вёрфель. Мужик суровый, но не злобный. Он заставил таки очко разжаться. И вот – всё ещё жив Конрад. А военврачу царствие небесное – в Чуркестане на пики надели. Только что всезнайка Дитер поведал).
– Во, бля, мировой был чувак. А теперь мне и челюсть хуй кто вставит, тут, бля, купленые все…
(Что делать, жалованье у врачей мизерное).
Светлой памяти верного ученика Гиппократа посвятили боевые соратники следующую дозу. На сей раз никто не схалтурил.
…Душа-человек однополчанин вовремя тазик сообразил. С таким в разведку ходить – одно удовольствие.
– Сколько тя за пиписку тянули – не оторвали, – рассыпáлся тот в комплиментах, пока Конрад утирался портянкой.
– Каши мало ели…
(Это точно, мало в армии давали каши. Ещё и поэтому выжил тогда).
Ах, ну просто чудо, просто золотко этот Дитер. От возлияний всё добрее становится, аж светится… Ни тебе агрессии, ни маниакала. Только всё ля-ля-ля да бля-бля-бля…
– Брат… – перебил Конрад, проникшись доверием. – У меня к тебе вопрос как к аборигену.
– Кому, сука?
– Ну… коренному жителю – ряд вопросов. Где тут у вас газ по талонам выдают?
– Газ?.. Ёпт… Пиздой накрылся… Вот слушай, сука. Еду я это… по Августа Бебеля… тут мусор, бля… Грит: пидор ты, бля… хуйлиж ты… я грю… не пизди, мудила… а он…
– Хлебные карточки где отоварить – не скажешь? – сделал Конрад другую попытку.
– Не свисти… Пиздой накрылось… – рука однополчанина описала невообразимую ломаную, по которой, надо думать, «накрываются»… – так я ему… слышь… я ему в ебальник, бля, гаду… еблысть, бля…
И всё так невинно-добродушно… Вот жаль, проехал чувак критическую черту. Толку не добьёшься.
– Ну, брат, спасибо за угощение. Очень вкусно было, – покривил душой Конрад, а затем самым решительным образом оторвал зад от табурета.
– Куда, пигмея ёбана? – белугой взревел Дитер, меняясь в лице. – Бля буду, упизжу суку… – и тоже вскочил, проворный, как лань – беда лишь, что на стол наткнулся и больно ушибся.
– Всё, всё, брат… Будь здоров, – миролюбиво пролопотал Конрад, шустро пятясь к двери.
– Блядюга… – воинственно заголосил Дитер и запустил в ретирующегося Доброго Гения бутылкой. Промазал, вот досада… А ведь в полку был среди лучших снайперов…
Но начать преследование он был не в состоянии: облитые бензином, отбитые коваными башмаками внутренности от резкого сотрясения точно рванулись наружу, словно миллиард глистовидных драконов, каждый величиной с откормленного питона, взбесился в утробе несчастного, и он рухнул под стол… чего спьяну не пригрезится – померещится там Ёбаный Пигмеец или ещё хуйня какая…
«Бедный, бедный мой желудок», – кручинился Конрад, убеждаясь, что погони не будет, и вдыхая дерьмозный городской воздух. Мля… на фера он мне, воздух: ни в одном глазу, как стёклышко, вся эта авантюра зазря, проблевался прежде, чем опьянел, а теперь вот в животе революция, в голове менструация, в ногах импотенция… У-у, как погано, ух я гудила-гудила, участие проявил, храбрость проявил… кого скребёт? День, мля, потерян, вон – смеркается, с ночёвкой неясно, в гостиницу надо б пораньше… Орё-ол! Так, главное, и не позвонил ведь… может, и к лучшему… кстати… гребёна лошадь! А телега-то, телега где? Ну звездец… разжился горемыка складной телегой, пусть будет ему от меня благодеяние… а мне что, всё в охапке тащить… если достану? Хорошо, что рюкзак спас… ага, я же его и не снимал… Ох-хо-хо… (Ну хватит сквернословия, внутренний глас бывшего гальюнщика тонет в нытье всех частей тела сразу, его внутренности уж два года как отбиты).
Не в силах что-либо предпринять, Конрад присел на деревянные развалины – не то детской, не то собачьей площадки. Уместно заметить, что его не любили ни дети, ни собаки, и он им платил той же монетой.