И увивалась за ней всюду, как нитка за иголкой. В группу медитации, в секцию стрельбы из лука, на уроки академического вокала. И даже взирая с патетическим ужасом, как Анна, словно сошедшая с полотна Рафаэля, днём горбатится со шваброй в руках на задристанных лестницах трущобных подъездов, Маргарита в конце концов решила: наверно, так и надо, вот она, подлинная сермяжная правда. И вскоре сама ушла с тёплого лаборантского местечка, из-под папиного крылышка и безмерно гордилась новым званием, означенным в трудовом билете – «уборщица».
И такая для всех недосягаемая Анна снисходила до восхищённой сокурсницы, хотя не дюже любила, когда ей в рот смотрят. Конечно, дистанцию сохраняла солидную. Разная у них была карма и разная дхарма. Анна накапливала космическую энергию наподобие огромного конденсатора, стараясь не разбрызгать ни электрончика – пока вся ей не зарядится. А у Маргариты конденсатор был куда меньшей ёмкости, зато заряжался-разряжался на редкость интенсивно, вся поступившая энергия тут же фонтанировала вовне и питала новые и новые потребители. На стандартную ТЭС или ГРЭС её, факт, хватило бы. Шустрая Маргарита поглощала прорву разнообразной информации – в том числе полезной – и тут же щедро со всеми ею делилась. Переведшись вскоре на дневное отделение, она уже не пропускала ни одной премьеры дерзновенных новаторов сцены, ни одной выставки нищих, но даровитых шалопутов, ни одной сколько-нибудь актуальной лекции в музее науки – и на каждый культпоход раскачивала целую отару инертных сверстников и сверстниц. Она бороздила озёра Севера и предгорья Юга, обожала в отпуск летать в молодёжные лагеря, подвизалась в оргкомитетах фестивалей и конкурсов – благодаря невероятной нахрапистости и несомненному обаянию. Что ж, друзей было хоть обдружись, и всё народ отборный, чумовой: авторы сногсшибательных изобретений, восходящие звёзды альтернативного экрана, менеджеры и коммерческие директора (тогда ещё термины из словаря марсиан) художественных выставок-аттракционов, всё неотразимые супермены не старше тридцати.
Анна же даже в секциях, кружках и группах существовала совершенно автономно. С окружающими общалась постольку, поскольку – оргфразами. И только Маргариту удостаивала более пространными речами. О сущей ерунде, как правило. Запутается та, скажем, в мужиках, надумает душу излить, Анна пару замечаний выскажет – вроде и не про то, вроде и ни про что, а у Маргариты сразу мозги на место становятся. Или по хозяйству совет даст, или по кройке, по шитью – Анна абсолютно всё умела делать. Подруга знала, что притом Анна штудирует гностиков, импровизирует фуги и пишет гекзаметрические поэмы, вся в это погружена, и сейчас она – в этом. Но сказано ведь: не мечите бисер перед свиньями, без тени обиды утешала себя Маргарита.
Зато Анна любезно позволяла ей сопровождать себя в баню (очередная причуда великой натуры). И в театр, и в кино, и на вернисажи Анна брала с собой Маргариту – только её одну. А подчас… Хотя билеты всегда добывала Маргарита, никогда нельзя было предугадать, какой вердикт вынесет Анна. Возможны варианты. «Идём вместе», либо (чаще всего) «Иди с кем-нибудь, я переживу», либо – в единичных, но непредсказуемых случаях: «Прости ради Бога, но мне лучше пойти туда одной».
Получив дипломы, подруги надолго теряли друг друга из виду и шли каждая своей дорожкой. Анна играла в бисер, Маргарита играла в преф. Но наступал день, когда Маргарите вдруг становилось очень надо повидать Анну, они встречались, и тогда каждая, как и прежде, старалась совмещать два эти ремесла.
Конрад отчитался по итогам рабочего визита в город, показал товар лицом, передал презент от бандитов. Анна внимала молча и сказала только:
– За ваши подвиги будете вознаграждены воистину царским обедом. У нас сегодня пир на весь мир. Маргарита привезла гостинцы из самых спецзакромов.
– Благодарю, – ответил скромница Конрад. – Я в городе каждый день обедал по-царски. Сейчас от станции шёл, всё сухой паёк жевал.
– На ходу жевать вредно, – заметила Анна.
– Может быть. Скажите пожалуйста… а что Профессор, почивать изволят?
– Вам не терпится поделиться новостями? – естественно, упёрлась рогом… – Гонцам, приносившим дурные вести, головы рубили.
– Пожалейте уж мою бедную голову. Профессор давным-давно в курсе всех дурных вестей – ведь самое дурное свершилось восемьдесят лет назад. Новости – это хорошо забытые старости. Экклезиаст говорил.
Бывшая при сём Маргарита захихикала – ей явно импонировало знакомство Конрада с Экклезиастом.
– Так вот. Не стоит напоминать хорошо забытое, – трепещи, Конрад, сейчас Анна возьмёт нужный тон, и…
Тут вкрадчиво заворковала Маргарита:
– Анхен, да мужиков хлебом не корми, дай им побазлать за политику… А то у нас с тобой свои бабские секреты, а мужчинам что – скучать?
Конрад оценил заступничество.
– Он когда-нибудь оставит папу в покое?
– Ну что ты, вот приехал человек… повидал что-то там… а и рассказать некому…
– Ладно, идите. Но не более часа, – смягчилась Анна.
– Слушаюсь, – сказал Конрад.
Обрадованный, взлетел он по ступенькам. Обрадовался и Профессор его появлению. Ведь Анна, когда из города приезжала, ни капли информации не расплёскивала: что ни весть, то дурная. А старик, между прочим, из всех женщин правду-матку пуще всех любил, её ради жил и боролся, дороги для нея мылом отмывал.
(А внизу Конрад оставил включённым кассетный магнитофон, из которого почерпнул сведения о Маргарите. Всё, что далее сообщается о жизни этого нового персонажа, есть расшифровка Конрадом его прямой речи и преобразование оной в «кривую речь», то есть, пропущенную через фильтр восприятия Конрада. Магнитофон он включил, конечно, не ради Маргариты, а ради Анны, всячески желая раскрыть её тайну. Но учтём: самой большой кассеты хватает всего на 45 минут).
Маргарита кантовалась на Острове Традиции уже третий день, но всё никак не удавалось потолковать с подругой после рекордно долгой – двухлетней разлуки: не до праздных базаров было, урожай надо собрать на зиму, собрать и сберечь – огурцы засолить, капусту заквасить, в погребе соответствующий микроклимат установить. Сменила Маргарита модный столичный прикид и – за лопату.
Лишь когда аврал на огороде кончился, Анна нашла время выслушать гостью. Главное она уже знала: Маргарита вышла замуж.
Конрад про визит в город Профессору ничего не сказал. Он гнул свою линию:
– Заметьте, Профессор, что столько толкуя о справедливом общественном устройстве, интеллигенты не способны создать даже первичную ячейку общества – семью. Вот мы сетуем на зловредных чужих дядей, которым так легко дали себя перестрелять, пересажать, уморить голодом, а недобитых – споить и накормить ядохимикатами. А часто ли «мы» задавались вопросом – а что лично «мы» сделали для улучшения генофонда нации?
– Ну почему же, я вот женат был… дважды. И двух дочерей породил, не считая сына от первого брака.
– Замечательных дочерей… Ну к вам-то лично я претензий в этом смысле не имею. Но согласитесь, что в вашей среде вы – счастливое исключение.
– Да уж. Многие мои знакомые вопрошали как в стихотворении нашей любимой поэтессы: «Стоит ли рожать / Для тюрьмы так много поколений?»
– А ведь казалось бы, чего проще: если в твоём ареале доминирует враждебная тебе порода homo soveticus – способствуй размножению собственной породы, плоди каких-нибудь несоветских homo, и как можно больше. Глядишь – в один прекрасный день несносные «совки» окажутся в меньшинстве.