– И Отто собирается тебя везти через ужас что?
– В том-то и дело, что нет. Он цивильненько хочет. Не делай большие глаза. Он умница. Он всё просчитал. Слов на ветер не бросает. У него колоссальные связи… с мафией в том числе!.. Он для них какие-то программы делал, они тоже на научную основу встали, ха-ха!.. Не подумай, он сам не бандит какой-нибудь, он просто не боится запачкаться – и ничего плохого в этом нет… Короче, он мне сказал: «Марго, не задавай лишних вопросов. Дыши глубже, шей вечерние туалеты. К весне нас здесь не будет. Я сказал!» Вот так!
– И ты веришь ему? – спросила Анна, очевидно – без задних мыслей. – Кстати… а ты обо всём этом говорила с патером Эмилем, твоим духовником?
– Анхен, ну что ты… патера Эмиля взяли одним из первых… Отто теперь мой патер, фазер, папочка – защитник… Увы, я его редко вижу – он всё в делах, в бегах – но я знаю, это всё для нашего же блага!.. Блин, сколько он сделал для нас с братом, добрый наш гений!.. Он меня освободил от моей каторги!.. У нас там полный застрел начался: принудработы каждый уик-энд – то стройка, то полевая страда, давно бы ноги протянула… Ха-ха, а теперь ноги протягиваю – на диване, я теперь – до-мо-хо-зяй-ка… лежу себе, пейпербэки читаю, бестселлеры… язык освежаю! Чуть чего – Отто номер набрал, и – всё о’кей. Телохранителей мне приставил – сейчас на станции ждут меня, в карты режутся… я без них никуда! Неплохие ребятки… Стефана учат всяким приёмам… он головорез… если бы не Отто, стал бы бандюгой, сторчался бы… а теперь Отто устроил его в правительственный колледж, занялся с ним премудростью… спас парня, в конечном счёте!.. Он нас витаминами кормит!.. Каждый месяц мне новые духи дарит!.. Меня все мужики всю жизнь стремились – раздеть, а он старается – одеть!.. В наше-то время!.. Извини, по-моему, это не игра в кошки-мышки, нужна я хрéновым Органам… Да! Я верю, верю! Верю Отто!
– В таком случае… Гретхен– Гретхен – я несказанно рада за тебя.
– Ха-ха, спасибо, Анхен, милая – я… вот хохма… сама за себя рада. Блин – вот только бы ещё треклятый фатерлянд оставить… чтоб его кто взял под крыло… Ведь чёрт раздери, нас теперь ничего не стоит завоевать…
– Гретхен, попрошу нечистую в этом доме не поминать.
– Ну прости, ну забыла я… Ничего не стоит завоевать! Да кому мы нужны! Прежде господа империалисты с удовольствием цивилизовали бы медведей. А теперь мы больше не плюшевые мишки, а голодные, бешеные шатуны… нас на цепь сажать надо, и кнутиком, кнутиком…
– Гретхен, что ты всё «мы» да «мы»? Тебя – тоже на цепь?
– Ха-ха, благодарю покорно… Анхен! Вот только скажи мне: а ты?.. Какого чёрта – здесь торчишь? С твоей одарённостью, с твоей головой?.. Анхен, что ты забыла в этой погибшей стране?!
– Гретхен, о чём ты, помилуй Бог… Здесь у меня папа, здесь у меня сад. Должно быть понятно…
– Анхен, душа моя! Мне не понятно! Ведь всё скоро накроется… ведь катастрофа же, блин, кабздец, извини уж пожалуйста… Скоро они придут и голыми руками нас возьмут, – возопила Маргарита, почему-то путая «вы» и «мы». – Анхен, голубушка!.. Едем с нами! Мне без тебя так плохо!.. Я скажу Отто… что ему стоит? Он отсюда чёрта лысого вывезет… ай, свят-свят-свят, прости… Ты представляешь: Отто уже разыскал в Эль-Дорадо моего дядю Карла!.. И от него уже пришли два телекса! Во как! Почта в стране развалена, а Отто наладил связь!.. Он, кстати, отсылал уже дяде Карлу свою объективку, тот пустил её в ход… он там сейчас большая шишка, президент компании… так вот пишет: за Отто уже три фирмы борятся… ха-ха… как за шкуру неубитого медведя! Такие медведи там нужны! И такие медведицы, как мы с тобой… понимаешь! Ха-ха…
– Гретхен, ты приняла решение. Ты молодечик. Я тоже взрослый человек, имею право принимать решения. Никуда я не поеду.
Маргарита обалдело вылупилась на торжественную и спокойную Анну. Где ты была, чем ты жила, каким воздухом дышала, пока рушились башни и взрывались мосты? Ты не включала телевизор и не открывала газет, а стоя в очередях, глядела поверх непричёсанных затылков сограждан, и неотёсанные грубые речи огибали твои уши, наподобие бумеранга возвращаясь в исторгшие их рты. Как я завидовала тебе, столько лет… И вот вижу, что завидовать-то нечему.
Да, когда сволочи говорят о перемене страны проживания, они смотрят друг на друга – кто с завистью, кто с жалостью. В глазах Анны не было зависти, вот Маргарита и облекала свою жалость в вербальные формулировки десятилетней давности – когда ещё нужны были аргументы. Чуть не плача:
– Анхен, ты всегда была умницей, тебе никто был не указ… Анхен, но если ты… ну будь же умницей до конца… милая, зачем ты желаешь себе зла… что за идиотская жертвенность… Отто может, Отто сделает… и визу, и билеты – всё, чего пожелаешь… Анхен… вместе с папой! Там… там лечат это… Понимаешь! Анна… тебе открыты все пути… Ну что… ну заклюют агенты домов моделей… пошлёшь их подальше. Но ты… с твоей тягой к прекрасному… Ну – прекрасны эти берёзоньки, но сколько им жить осталось, бедненьким… травленые, кривые… надо же разнообразить впечатления… блин, кроме берёз есть ещё пальмы, рододендроны, кипарисы… ты брюнетка, тебе это должно быть ближе… Ты же Кёльнский собор только на картинках видела, Лувр и Прадо знаешь по репродукциям… зачем так обделять себя… Анхен, блин, я вижу тебя за рулём автомобиля… тебе должна нравиться скорость… ты знаешь – они переходят на экологически чистый транспорт… Там в городах воздух лучше, чем в вашей навозной яме…
Анна не дала ораторше по губам за «навозную яму», ибо эту часть вдохновенного спича прослушала. Она выходила в кухню и вернулась с новоиспечённым в честь высокой гостьи и окончания уборки урожая пирогом с яблоками.
– Довольно стенаний, Гретхен… угощайся. Время ужина – надо мальчиков кликнуть.
– Анхен, радость, с твоими кулинарными способностями! Открыла бы там диетический ресторан, клиенты ломились бы толпами…
Анна смеялась. Маргарита уже плакала самым натуральным образом.
– Ты сумасшедшая!.. Ты… ты… мне страшно за тебя! Ну – ради меня… Ради папы… Твоё упрямство просто неумно… Ты погибнешь здесь! Ты не можешь жить с ними!.. И отгородиться от них никак не…
– Гретхен, – сказала Анна раздражённо, – твоё дело считать меня кретинкой, самоубийцей, кем угодно. Я сказала, что рада, как у тебя всё сложилось. Порадуйся и ты за меня. Ты молодечик, выбрала свою стезю. И я свою выбрала. И не тебе обо мне беспокоиться. Господь побеспокоится, да будет его воля.
– Анхен!..
– Не терплю истеричек.
На первом этаже – леди, на втором – джентльмены; на первом – банальное, на втором – глобальное; на первом – фонтан эмоций, на втором – вулкан страстей. А за окном – монотонный монолог дождя. Ты дождина-демагог, что ты можешь, что ты смог? Да станет твердь, как гоголь-моголь, чтоб не прошли Гог и Магог…
11. Серпентарий
Не обед, не ужин, а как обещано – пир на весь мир. Пусть добытые Конрадом деликатесы рассованы впрок по холодильникам и чуланам, зато на столе авторский пирог с яблоками работы Анны Клир и гостинцы из столичного спецбуфета, перепавшие Маргарите Лауман-фон Вембахер: мясо варёное, сдобные булки, чай «Earl Gray», маде ин не наше.
Завидев сие, Конрад вопросительно уставился на Анну. Ладно, чай, но вот мясо, сдоба… Мало того, что убеждённая вегетарианка ни с того ни с сего терпит в своём доме живоглотов и сладкоежек, так ещё и себе положила символическую порцию и нет-нет, да поклюёт.
– Не смотрите на меня так. Я вам не новые ворота, а вы не баран.
Конрад согласился, что не ворота, усомнился, что не баран, и, показалось, с головой ушёл в тарелку. Глядя, как хищно и жадно, утробно урча, он уплетает чудо-хавку, Маргарита чувствовала себя народной героиней, благодетельницей человечества. За столом солировала она:
– Бедняжка… изголодался. Вы, поди, и меня готовы съесть – зажралась столичная барыня! Удачно замуж выскочила… А вы помните… Анхен, ты помнишь – я к вам как-то пришла, и твоя мама кормила нас руликами… Божественные рулики, атас просто… Были же времена…
Анна наизусть отбарабанила рецепт приготовления руликов. Конрада – мы помним – ещё в губернском центре забодали тени прекрасной эпохи. Процесс поглощения пищи занимал его не в той степени, в какой он изображал – на самом деле он исподтишка наблюдал за обеими женщинами, зачем-то сравнивал.
Маргарита – такого же роста, как Анна и с такими же длинными волосами, только блондинистыми и чуть вздрюченными химией.
Обе на редкость вкусно одеты, вот только… Дело такое: перед Маргаритой всегда стояла дилемма: одеваться как надо или как Анна. Из-за этих колебаний её внешнему образу всегда не хватало цельности.
Руки Маргариты движутся плавно-суматошно, как у сурдопереводчицы. Руки Анны – если движутся, то плавно-беспрекословно, как у кандидата в президенты от феминистской партии. Жесты Маргариты – для текущего момента, жесты Анны – на века.
И пока Анна бродит по просторам вечности, Маргарита без умолку тарахтит:
– Вы небось думаете, мы там, в столице бублики жрём, а провинции оставляем дырки от бубликов? – так никто не думал, но никто и не протестовал. – Вы сегодняшним ужином обязаны только предприимчивости моего мужа, а так… я талон на картошку полгода не могла отоварить, наконец, в очереди три дня отстояла, с перекличками там… ужас! Все звери… А у кого дети? Грудью кормить врачи запрещают, а от детского питания одни воспоминания… Ну, я всё о грустном, наверное, аппетит всем порчу… А вы кстати знаете – вакцину нашли от СПИДа. За океаном. У нас об этом ни гугу, ведь валюты нету, всё равно фиг закупим…