В прочитанном отрывке Конрада особенно заинтересовало, что Землемер, оказывается, боялся змей. Как и он сам. Герпетофобия, серпентофобия, офидиофобия… Жуткая парализующая тревога при виде одного лишь изображения змеи, не говоря уже о личных встречах. А между тем по дороге из города он узнал, что неподалёку открылся серпентарий.
Жизнь в посёлке в последнее время налаживалась. Логососы его покинули, автохтонная урла убыла на гастроли, а её подрастающая смена, как ни борзела, всерьёз претендовать на ведущую роль не могла. Власть – формальная и неформальная – безраздельно принадлежала полицай-комиссару. В сельпо один раз даже курятину завезли. На фоне воцарившейся стабильности жители не торопились в загибающийся город и готовились зимовать на дачах, тем более что не у одной Анны было приусадебное хозяйство. Посему не удивительно, что у кого-то из поселковых проснулись какие-никакие духовные запросы. Тем более в выходной.
Не в силах отделаться от мерзкого эпизода с Маргаритой, Конрад решил вышибить клин клином и заявиться в означенный серпентарий, чтобы вкусить омерзение по полной программе. Идти надо было по чавкающей грязюге, но по обочинам она густо была засыпана падшими листьями, поэтому вперёд он двигался ходко. По дороге справился, где находится новоявленный центр досуга. Оказалось совсем близко.
У врат суррогатного зверинца его встретила старая знакомая – старушка-вязальщица. Она бойко и оборотисто торговала входными жетонами. Устремила свой взгляд и на Конрада в ожидании мзды.
Конрад поёжился: его уколола совесть. Он ведь обещал бабульке разузнать, жив ли собес и есть ли надежда что-нибудь с него поиметь. Отступать было поздно – старушка уже заметила Конрада и приветливо ему улыбнулась.
– Привет, милок, – сказала она. – Что-то давно не видать тебя было.
Конрад ответил, что ездил в командировку.
– А я, вишь ты, бизнесом занялась. К нам сюда полгубернии ходит.
– Так это ваш серпентарий? – не поверил Конрад. – Значит, больше не вяжете?
– Нет. В сентябре последнюю вещь продала, а теперь вот змеями командую.
– Добре, – сказал Конрад. – А прогореть не боитесь? Эка невидаль – змеи. Их вон сколько в окрестных лесах ползает.
– Да разве ж это те змеи? Ты заходи, посмотри! У меня тут гадины редкостные, заморские. Любой длины и расцветки.
– Вот как, – удивился Конрад, напрягаясь всем телом от перспективы будущего зрелища. – И где же вы их раздобыли?
– Считай – даром отдали!
– Кто же?! – в Конраде не вовремя проснулся сыщик.
– А вот та клиентка, которая мне вещь заказала. Она сама городская. У неё этих тварей – завались. В каком-то училище живой уголок держала, а власти собрались пресмыкающих народу скормить.
Конрад поинтересовался, не «змеиную» ли шаль заказала благодетельница. Всё сошлось.
Нахлынувшие мысли помогли Конраду достойно оглядеть экспозицию. В принципе, ничего вводящего в ступор или даже сколько-нибудь зловещего та не содержала. В заботливо поддерживаемом микроклимате рептилий, похоже, разморило, и Конрад хладнокровно созерцал дремлющие за толстыми стёклами разноцветные канаты и шнурки. Орнамент некоторых ему даже понравился. Чего он точно не мог бы вынести – если б эти шнурки и канаты вдруг начали ворочаться и извиваться. Но те вели себя смирно. Единственное, от чего он наотрез отказался – фотографироваться с удавом на плечах.
«Значит, не всё мясное было брошено на борьбу с голодухой, – воротясь домой, соображал Конрад. – Поделился Землемер с родным училищем[6]… Но почему небедная директриса так старомодно одевается?»
Он ликовал, как будто судьба позволила ему серьёзно продвинуться вперёд. На самом деле, вновь открывшиеся факты ни о чём не свидетельствовали и никуда не вели.
12. Последнее путешествие
Колючий злой ветрило срывал с деревьев редкие припозднившиеся листья, гнал их по белёсым, заиндевевшим дорожкам сада. Студёными вечерами жалобно выли соседские псы, голый лес горестно шумел, раскатисто каркало вороньё и тревожно кружило в свинцовом низком небе. Осень кончалась, плавно переходя в зиму; Анна ходила в телогрейке, Конрад не расставался с шинелью. Как две тени скользили они по Острову, практически не пересекаясь.
– Конрад, папа очень просил вас зайти к нему.
Вот так сенсация! Кто это сказал? Это ж вам не «извольте убрать за собой». Это вам не «папе нужно отдохнуть». Это значит действительно очень просил.
Благообразен и мудровзор был сегодня почтенный старец. Дочь вымыла и расчесала его заслуженные седины и свежую рубашку натянула на обветшалое тело.
– Дорогой г-н Мартинсен! – торжественно закряхтел отставной прораб Переделки. – Скоро полгода, как мы с вами ведём пустопорожние беседы. Притом один из ваших центральных тезисов гласит: такие беседы an und für sich порочны. Полностью с вами солидарен, а посему пора бы уже поставить точку.
(Садистская пауза с целью понаблюдать, какой эффект достигнут сказанным. Эффект минимальный – еле заметный кивок головы: дескать, сам удивляюсь, как меня столько терпели – давно ожидал подобных заявлений).
– Я очень благодарен вам за полгода хождения по порочному кругу, – продолжил Профессор. – Наши с вами дискуссии помогли мне кое-что осмыслить и переосмыслить. Мне в моём положении, согласитесь, это необходимо. Время подбивать бабки.
– Время собирать камни, – исстебнулся Конрад, как всегда не по делу. По ассоциации.
– Если угодно. Набросали камней, наломали дровишек… Г-н Мартинсен, можете быть собою довольны, своей цели вы достигли. Вы вполне доказали мне, сколь никчёмной и бессмысленной была моя жизнедеятельность.
Конрад сделал протестующее движение.
– Нет, давайте без реверансов. Это была ваша цель. Подсознательная, подтекстуальная. Должен вас, правда, несколько разочаровать: вы далеко не первый. Задолго до вас был вынесен приговор правозащитному движению. Я имею в виду даже не столько аргументы разнокалиберных мудрецов, сколько голые факты… От фактов не спрячешься.
Конрад смотрел в пол.
– Да, действительно, мы, горстка ограниченных, слабых, бездарных одиночек в позитивной нашей программе сплошь и рядом ошибались, заблуждались. Пребывали в плену иллюзий… по вашей терминологии – мифов… Да, это так. Демократическое правовое государство на воздушной подушке осталось воздушным замком. За что боролись, на то и напоролись… И вот, одним из последних, не сегодня-завтра серафимы потащат меня на Страшный Суд. Всевышний Судия, как положено, зачтёт длинный список моих прегрешений, как пить дать достойных геенны огненной. Ишь ты, хором затрубят присутствующие небесные чины, какая гордыня! Жён своих осчастливить – не смог, а возмечтал – всю Родину осчастливить. Всё так. Прекрасные порывы, грандиозные замыслы, благие помыслы не могут быть смягчающими обстоятельствами, благими намерениями вымощена дорога в ад. Вряд ли поможет мне чистосердечное раскаяние…
– Якобы всем помогает, – обнадёжил Конрад.
– И всё-таки, и всё-таки, – просветлев лицом, возвестил Профессор, – кое-что вякнуть в своё оправдание авось да смогу. Давайте посмотрим на вещи, так сказать, всемирно-исторически.
Конрад всемирно-исторически посмотрел на вспотевший лоб Профессора, на дежурный поильник, на голую липу за окном.
– Так вот. Глоток свободы, который стал возможен не в последнюю очередь благодаря деятельности правозащитников, может быть, ничего не дал нашему с вами отечеству. Но для судеб всего нашего шарика он сыграл колоссальную роль. В конце концов – слава Богу, что обескровлено и обезоружено ненасытное милитаристское чудище! Слава Богу, что захлебнулась гонка вооружений. Слава Богу, что окончательно скомпрометирована и развенчана жесточайшая из утопий, когда-либо рождавшихся в человеческом мозгу. Слава Богу, что эксперимент, поставленный в Стране Сволочей, никогда не будет повторён! Наконец – возвращаясь к нашему последнему разговору – слава Богу, что миллионы людей за время Переделки обрели – духовно и физически – свободу! Занимаются любимым делом! Воспитывают в нормальных условиях детей! Живут и другим жить дают!