Вскрыть, взломать стол и нижние дверцы шкафа! Вытряхнуть содержимое и вычислить, что чьим почерком написано! Велико искушение, да старорежимное воспитание мешает. Ну, или не воспитание, а страх перед тем, что взлом будет обнаружен. А впрочем… тут даже на ключ нигде не заперто!
В полумраке, кое-как прикрывая рукой свечу, чтобы не капнуть воском на пол, Конрад осторожно выдвинул верхний ящик стола. Там обнаружилась толстая стопка листов, исписанных бисерным, чётким почерком Анны. Конрад слишком хорошо знал её руку – тем же почерком были написаны обращённые к нему указивки.
На сей раз это оказались стихи. Строки так отчётливо группировались в катрены и терцины, что с первого же взгляда стало ясно: сонеты. Их смысл упорхнул от Конрада: что-то настроенческое, полутона. Конрад же воспринимал только целые тона и тритоны, поэтому заметил только, что последняя строка первого сонета повторяет первую строку второго.
В результате он понял, что держит в руках венок сонетов: цикл стихотворений по четырнадцать строк, складывающихся в «магистральный» сонет. Но стопка листов была слишком увесиста и толста; одним венком сонетов дело тут не ограничивалось.
Профессиональное чутьё не обмануло Конрада: то был не венок, а целая корона сонетов – четырнадцать венков, вкупе образующих собственный «магистрал». И хотя дальше формального анализа Конрад никак не мог продвинуться, он воспылал уважением к автору сего: корона сонетов – явление в наши дни редчайшее, свидетельство высочайшего мастерства.
Причём под первой стопкой обнаружилась вторая. Ещё одна корона сонетов. Под ней лежала и третья.
От зависти Конрад, беспомощный в стихосложении и несведущий в выражении тончайших душевных движений, оставил надежду повнимательней вчитаться в эти стихи, зато твёрдо убедился, что автором была Анна: кое-где имелись зачёркивания и вставки, выполненные той же бестрепетной рукой.
Воск со свечи всё же капнул, но к счастью, на стенку ящика, а не внутрь. Конрад опомнился и тщательно стал восстанавливать аккуратные стопки. Это у него почти получилось.
Во втором ящике оказался гербарий какого-то лохматого года. Под гербарием явно лежало ещё что-то, но Конрад испугался рассыпать сухие листья и задвинул ящик обратно.
Оставался нижний ящик. И тут Конрад увидел толстую папку, перехваченную тесёмкой. Отправив сердце в самые пятки и рискуя устроить пожар, Конрад зажмурился – и развязал тесёмку.
Когда же он отверз зеницы – выяснилось: он нашёл, что искал. Тем же мелким аккуратным почерком, без исправлений и помарок, страница за страницей Конраду открывалась уже знакомая ему Книга Понятий – жизнеописание Землемера до рокового случая с Алисой Клир. Он не удержался и долистал до своего любимого места:
Из «Книги понятий»:
Когда Землемер «откинулся», он вскоре прекратил междоусобные разборки в своём районе и, встав во главе местного иммигрантского сообщества, начал превращать район в экстерриториальную зону. Вскоре в гетто установились свои порядки, в корне отличные от законодательства той страны, где оно размещалось. И местная полиция боялась переступить границу гетто, которое росло и ширилось за счёт крепнущего притока новых иммигрантов из Страны Сволочей. Землемер верховодил общиной и обеспечивал её связи с внешним миром – местным языком он в тюрьме овладел в совершенстве.
Совершённое им резонансное преступление по-прежнему вызывало во внешнем мире невероятный интерес. Было известно, что навещавшие узника священники так и не смогли обратить его в свою веру, а вот с социальными педагогами он охотно сотрудничал, внушая им, что осознал прежние ошибки и путём индивидуального террора впредь не пойдёт. И в тюрьме, и после освобождения его пачками доставали корреспонденты. Не папарацци, нет – он ещё в кутузке обозначил, что гламурно-глянцевым ловить с ним нечего. Простые газетчики, тонкошеие деликатные мальчики и перекормленные гамбургерами деловые девочки норовили побазарить за смысл жизни, справлялись о планах и о согласии/несогласии с цитатами из де Сада и Маркузе. Сначала он вежливо и улыбчиво выслушивал мировоззренческие притязания интервьюеров, легонько трепал их по щёчке и продолжал траекторию своей судьбы. Затем он пару раз выковыривал своим любимым ятаганчиком незатейливую змейку на потных ладошках назойливых правдоискателей и лениво объяснял им выгоду их новой отмеченности. Кое-кого он даже увлёк в свою веру и припряг к своей отаре.
Отара росла быстро – всё больше землячки-соотечественники, но всё чаще попадались и аборигены, для которых Землемер был знаменем антропоцентризма и «максимального гуманизма», видящего предназначение человека в решении максимальных задач и не согласных «оставить его в покое». Когда к армии Землемера приставал абориген, босс сразу отмечал и привечал его больше прочих и демонстративно перетирал с ними темы и проблемы, а землячкам беспрестанно поручал ответственные задания, лишь бы сбагрить их с глаз долой. Те роптали, он клал на ропот. Пусть ропщут.
Но однажды, отправив своих орликов на рутинную экспроприацию, он собрал всех местных в своём логове и укорив, что пора б нюхнуть и пороху, поставил им первую сколько-нибудь интересную задачу.
Требовалось всего-то проникнуть во вдовью квартирку миссис Дэвидсон, изнасиловать и убить хозяйку и унести на себе столько, сколько выдюжит хлипкая аборигенская кость.
Пока все, молчаливо сопя, проникались сказанным, поднялся сосед помянутой вдовы Стив, безбашенный фрирайдер и хладнокровный бейсер. Он сложил руки за спиной, чтобы выдвинуть грудную мускулатуру и, перекатывая во рту обесвкусневшую жевачку, изложил соображения.
Босс, сказал Стив, ты мельчишь. Мальчики застоялись, а ты предлагаешь им слегка ковырнуть в носах. Мы хотим крови врагов наших, сильных, свирепых и достойных нас, мы хотим крови нас самих, сильных, свирепых и достойных наших врагов, мы воины и хотим сразиться с воинами. Вон Хрипатый, рождённый в каких-то пятистах километрах от твоей родины, разборзелся не на шутку, так не пора ли пригнуть ему выю и подломить роги?
Босс выслушал, после чего подозвал краснобая к себе. Тот приблизился, не переставая излагать.
Я понимаю, сказал Стив, если бы вдова Дэвидсон была толстосумшей, жрицей презренного чистогана. Я понял бы, и если бы она была вокзальной побирушкой, шизофреничкой и наркоманкой, позорящей нацию и расу. Но она не то и не другое. Всю свою жизнь она проработала секретаршей в страховом агентстве и честно выстрадала свой скромный пенсион. Она любила мужчин, растила детей и сажала цветы.
Землемер не перебивал, выслушал Стива до конца. После этого он шаркающей походкой приблизился к оппоненту и вдруг цепким пальцем-крючком сцапал его за выпирающий, ходящий взад-вперёд кадык. Стив руками и ногами попробовал отодвинуть Землемера на должную дистанцию, но тот не ослабил хватки. Вскоре тело Стива обмякло и мешком рукхуло к ногам Землемера, а тот победоносно продемонстрировал собравшимся кадык ренегата, вырванный с корнем.