Его комната сильно потеряла в объёме и стала напоминать отдел доставки какого-нибудь почтового ведомства. Умаявшийся после перетаскивания бумаг, он восседал посредь неё как завзятая архивная крыса.
Торстен, открыто не скрывавший своего недовольства, ушёл к себе на участок. "Завалит он меня, - равнодушно думал Конрад, - дабы занять моё место". Инвалид уехал. Штабс-капитан же пошёл прощаться с Анной. Прощание длилось до невероятия долго. Уже вечерело, а комиссарский джип всё ещё стоял напротив калитки.
Конрад заподозрил неладное и подошёл к двери анниной комнаты. Он явственно различил голоса. Что говорила Анна, разобрать было невозможно, но вот реплики Штабс- капитана - на повышенных тонах, чуть ли не истерические - слышны были отчётливо.
- Фарнер даст вам квартиру!.. Ласты склеить хочется?.. Сваливайте, к ебеням, отсюда!.. О Господи!..
Наконец, Штабс-капитан вышел - скорее даже, выпрыгнул, словно ошпаренный, и громко хлопнул дверью. Анна так и не показалась.
Конрад даже не пробовал скрывать, что подслушивал. Он был готов вцепиться Штабс-капитану в горло.
- Говори! - проревел он свирепо, переходя на доверительное "ты". - Что грозит Острову?
- А что нам вообще всем грозит? В этой стране?
- Вот как... Я-то думал, ты - идейный, - Конрад весь пылал.
- Мальчик мой, - нежно ответил тот. - Чтоб ты знал. Миром правят не идеи. Миром правят жёлтые железные кружочки и зелёные бумажные прямоугольнички... Накушался я этих идей по самое не могу. Что ты думаешь - почему клиентов твоих не арестовал и не сгнобил, логососов этих? Идеями ихними проникся, вот почему. А чем они мне ответили? По твоим же словам - переметнулись к противнику.
- Но как же Анна?! - не унимался Конрад.
- Бесперспективняк, - по слогам произнёс штабс-капитан мудрёное слово. - Я для неё не авторитет. Так, вторитет. Иди и разговаривай с ней ты.
- Я??
- Всё, пока... Пора в столицу. Завтра сранья к генералу, - штабс-капитан повернулся на каблуках.
- Но неужели Фарнер не может прислать к ней охрану?! - вырвалось у Конрада.
- А что Фарнер? Сегодня генерал, завтра зэ-ка. Много таких Фарнеров. Кто тебе впарил, что он всесилен? - эти слова бывший полицай-комиссар небрежно бросил через плечо, удаляясь. Конрад хотел ответить "Интернет", но тут же осознал, что всемирная сеть - говоря словами штабс-капитана, "вторитет". Что ей сливают, про то и пишет. Тем временем джип завёлся и отбыл.
Конрад что есть сил принялся колотить руками и ногами в дверь Анны. Тщетно.
Всю ночь и почти весь следующий день Конрад запоем читал секретные указивки, протоколы допросов, донесения сексотов. Он думал найти в них ответы на все мучившие его вопросы.
Однако, чем дальше он читал, тем больше удручался - в бумагах всеведущего ведомства содержалась почти исключительно рутина, чухня, бодяга. Даже отчёты о ликвидации неугодных властям граждан были написаны столь плоско и пóшло, что хотелось зевать. В основном же документация освещала хитросплетения борьбы жителей посёлка за обладание тем немногим и постоянно уменьшающимся, чем вообще только можно было обладать.
Мирское имя Землемера, равно как и его погоняло, не упоминались в бумагах ни разу. Только однажды фигурировала некая "книга о враге правительства", изъятая у кого-то, вернувшегося из города, но и то оставалось неясным, о той ли книге шла речь, не говоря уж о том, кто был её автором. Недавняя запись о повальной мобилизации всего личного состава отделения гласила: "брошены на укрепление Восточного фронта". В списках жителей посёлка (которые давно и напрасно мечтал лицезреть Конрад) ни разу не значилось имя Алисы Клир, и о её убийстве ни разу не говорилось. Ни за прошлый год, ни за текуший. На участке проживала "Анна Клир, фрилансер" стольких-то лет от роду и - до недавнего времени - "Иоганнес Клир, пенсионер" стольких-то лет. Среди гостей участка значился некто "Конрад Мартинсен, без определённых занятий", а сведения о визитах Стефана, Маргариты, фон Вембахера вообще отсутствовали. Значит, если, по словам сторожа, кто-то и гостил на Острове до его, Конрада, приезда, то он мог элементарно не попасть в списки. И это притом, что добрая половина взрослых обитателей посёлка была внесена в перечень сексотов. Те озверело стучали друг на друга, и это был единственный луч света в тёмном царстве бездарной писанины: в этих текстах встречались такие свежие перлы великого и могучего живородящего родного наречия, как "никому на хуй не упали" и "хоть жопой ешь".
Но вот, наконец, дошёл Конрад до папок, объединённых грифом "ОПГ" - "организованные преступные группировки", и сразу стало интереснее. Стал понятен истинный размах наркоторговли, которой занимались логоцентристы, и разбойной активности эндогенной урлы. При этом и те, и другие чуть ли не поголовно числились в сексотах и регулярно плодили отчёты - в том числе, о нём, о Конраде. Правда, его насторожило то, что в текстах, якобы написанных урлой, иной раз, встречались даже запятые и распространённые деепричастные обороты, что заставляло усомниться в их аутентичности.
Однако, наиболее интересовали Конрада последние известия. Текущей весной обострилась обстановка на границе владений "дачных" и "деревенских"; даже перейдя на госслужбу "дачные" регулярно махались с "деревенскими" в разных березняках да ельниках. Статистика жертв впечатляла. Равно как впечатляло и то, что на смену павшим невесть откуда вылезали новые кадры, словно и не было в Стране Сволочей никаких проблем с чадородием.
(А хотя... Кузница кадров - сиротский приют. Там с младых ногтей клановая война идёт. Выпускники, за неимением другой перспективы, примыкают то к тем, то к этим).
В последнее время "дачные" несколько потеснили "деревенских" - у них теперь на вооружении было табельное, хорошо пристрелянное оружие. Но с уходом первых на смертный бой незнамо с кем вторые автоматически распространяли ареал своего доминирования и на дачный посёлок. Возможно, они уже здесь.
Между тем на клумбе, раскинувшейся под окнами комнаты Конрада, уже в полный рост расцвели разноцветные цветы. Цветика-семицветика среди них не было. К голубым пролескам, высунувшимся из-под земли ещё во время визита хозяев в столицу, добавились уже знакомые нам примулы, ирисы, флоксы, сигнализирующие об истечении годового цикла, о том, что время бежит не по линии, а по кругу.
И несиреневая сирень вновь источает свой аромат.
Но кое-что поменялось. Некогда Анна играла на утренней заре, аккомпанируя пташкам небесным, которые не жнут, не сеют. Нынче птички поют как прежде, но Анна предпочитает сперва жать и сеять, во саду ли, в огороде ли, а уж потом после напряжённых трудов дневных подстраивать подспущенные струны.
Маргарита сидела в ресторане. Она курила сигарету за сигаретой. К эффектной иностранке пытались подсаживаться мужчины, но она говорила: "No, gentlemen, no". Грызла чёрствый сэндвич на деньги дяди Карла и сволочного землячества. Думала о Стефане и муже.
Ресторанец был препаршивый. Толклись тут негры, клошары и новоиспечённые иммигранты. Немилосердно дули кондиционеры, и от этого Маргарита неадекватно зябла. Вся разношёрстная шатия плотоядно скользила глазами по чёрной шали, скрывавшей её точёную фигуру.
Один же из посетителей - так просто сверлил незнакомку глазами, напоминавшими раскалённые угли. На нём были однотонная футболка и линялые джинсы. Это был сексуальный маньяк Хонки Тонк. В руках у него была металлическая, замысловато изогнутая рама, а на плече висел колчан, полный стрел. Никто этому не удивлялся - в городе многие занимались спортом, чтобы продлить себе жизнь.