— Дожили, — горько сказал отец, шарахнул любимой кружкой об пол и вышел, топая, как носорог. — Чтобы через полчаса духу твоего не было! Иначе пожалеешь.
Похоже, до матери только теперь дошло, что все зашло слишком далеко. Но признать свою вину и взять ответственность на себя было бы для нее чересчур тягостно. Поэтому, вместо того чтобы остановиться, она взвизгнула, распаляя себя еще сильнее:
— Слыхала? Вот до чего ты отца родного довела. А ведь как он любил тебя, как баловал. Пушинки сдувал.
Про пушинки Лиля ничего такого не помнила. До недавнего времени отец вообще бывал дома наездами, появлялся то загорелый, то обгорелый, отмалчивался, играл желваками и пил сутки напролет, как правило, в одиночестве. Будучи трезвым, засыпал Лилю подарками и носил на сильных плечах, даже когда она достаточно повзрослела, чтобы стесняться прохожих. Ее робкие возражения отец не слушал, усаживал на закорки и шел с таким видом, будто готовился засветить в глаз любому, кто бросит на них косой взгляд. Эти прогулки напрягали застенчивую Лилю до крайности, но отца она любила и всегда знала, что в этой жизни есть кому за нее заступиться. Выходило, что она ошибалась. Ее не просто бросали на произвол судьбы, ее лишали крыши над головой, оставляли без гроша.
Обида и растерянность были столь сильны, что слезы на Лилиных щеках высохли сами собой и как-бы втянулись обратно в глаза. Она больше не плакала. Разве плачут люди, сорвавшиеся в пропасть или сбитые локомотивом?
— Иди к нему! — Мать указала пальцем в ту сторону, куда удалился отец. — Падай на колени, проси прощения. Тогда он, может, тебя и пожалеет. Я мать, я долго обиду не помню. А он мужчина, у него характер — кремень. Беги, пока не поздно.
С этими словами мать вышла, надо полагать, отправилась в гостиную, чтобы не пропустить драматическую сцену. Никогда еще она не представала перед Лилей в столь неприглядном свете. Лицемерка несчастная! Как будто не она все это затеяла, не она настроила отца против нее!
Стоя на месте, Лиля услышала голоса родителей:
— Она еще здесь, эта шалава?
— Успокойся, Миша. Тебе нельзя волноваться.
— Волноваться? По-твоему, это так называется, Катерина? Скажи своей доченьке, чтобы поторапливалась.
— Миша…
— И не проси! Никогда не прощу ей этого! Разве мы этому ее учили, Катя? Сношаться под забором с кем-попало?
Мать что-то ответила, но Лиля уже не слушала. Она бесшумно пересекла кухню и вытащила из подвесного шкафа металлическую банку с мукой. Правильнее было бы называть ее банком. Внутри, присыпанные белым порошком, хранились долларовые сбережения семьи Ивлевых. Ужасно боясь что-нибудь уронить или рассыпать, Лиля вытащила из банки рулончик купюр, замотанный в полиэтилен, и сунула его под халат, в трусы. Поспешно вернула банку на место, схватила тряпку и принялась уничтожать следы преступления. Родители замолчали, раздался голос матери:
— Лилька! Сюда иди. Папа ждет.
Осторожно переставляя ноги, чтобы не выронить похищенное, Лиля дошла до комнаты и заглянула.
— Смелее! — подбодрил ее отец. — Трахаться по кустам мы смелые, а как ответ держать, так робеем? Сюда стань! — Он показал пальцем на ковер перед собой. — И рассказывай все, сначала до конца, без утайки.
— И про остальных пусть расскажет, — вмешалась мать. — Сколько их у тебя было? Кто они?
Впервые в жизни Лиля утратила все те многочисленные родственные ниточки, которые связывали ее с родителями. Они стали ей чужими. Она не хотела их видеть, не хотела перед ними оправдываться, не хотела находиться с ними в одной квартире. И теперь у нее имелись деньги. Она могла обойтись без родительской опеки.
— Вы сказали мне уходить, — произнесла Лиля высоким вибрирующим голосом. — Я ухожу. Что вам еще надо?
Мать вытаращила глаза.
— Нет, вы только посмотрите на нее! Она еще ультиматумы нам тут ставить будет.
— Нам от тебя ничего не надо, — сказал отец с угрозой в голосе. — А вот ты еще приползешь. Приползе-е-ешь! Жрать захочешь, спеси сразу поубавится. Вот тогда и поглядим, какая ты самостоятельная. И сейчас проваливай. И чтобы через пять минут духу твоего здесь не было!
Лиля уложилась в десять. Родители ее не подгоняли, хранили зловещее молчание, а сами, должно быть, прислушивались в надежде распознать в звуках, доносящихся из Лилиной комнаты, признаки неуверенности и готовности пойти на попятный. Не дождались. Она собрала чемодан и, тарахтя колесиками, покатила в прихожую.
— Уйдешь сейчас, потом не возвращайся! — предупредил отец из комнаты.