Прошло несколько секунд. Бэкер продолжал скрести палубу, словно и не слышал приказа. Великан Хант сделал было два шага в сторону Босуэлла, переваливаясь. на ходу как медведь, но коротышка Смэдж, прошмыгнув за его спиной, шепнул: «Делай, как Бэкер. Не ходи». И Хант недоуменно остановился, глядя крошечными глазками из–под красных воспаленных век то на Бэкера, то на Босуэлла.
Лицо Барта вдруг застыло, как бронзовая маска, в непередаваемом выражении презрения. Скрестив на груди руки, вскинув голову, он прочно стоял на широко расставленных ногах. Неподвижный, как башня, он с высоты своего роста наблюдал возню всех этих людишек, отданных в его полную власть.
— Ну, мистер Босуэлл! — спокойно произнес он. Босуэлл бросился на Ханта и начал стегать его линьком. Хант, славившийся среди матросов своей покорностью — недостаток воображения мешал ему ослушаться начальства, — еще ни разу не подвергался такой экзекуции. Он даже не шелохнулся под градом ударов, а его тупой, бесцветный взгляд медленно переходил от Босуэлла к капитану, а от капитана к матросам. Босуэлл бил наотмашь. Но удары не достигали цели: ему самому казалось, что он стегает тюфяк.
— Капитан, — раздался вдруг чистый голос лейтенанта Парсела, — не разрешите ли вы мне прочитать молитву над телом юнги, прежде чем его кинут в море?
Слова эти прозвучали так, будто на палубу упала молния, даже Босуэлл перестал бить Ханта. Парсел стоял перед Бартом до нелепости маленький и хрупкий, и казалось, это юный барабанщик вышел из рядов и, встав у подножия крепости, требует ее сдачи.
Барт ответил не сразу. Матросы с изумлением глядели на прекрасное, бледное, строгое лицо Парсела. Они знали, что Парсел — человек верующий, но никто не ждал от него такой отваги.
— Мистер Парсел, — проговорил Барт, — я дал приказ бросить тело в море.
— Да, капитан, — вежливо подтвердил Парсел. — Но это противоречит закону…
— Закон на корабле — это я.
— Безусловно, капитан, вы на борту единственный хозяин… после бога.
— Я отдал приказ, мистер Парсел.
— Да, капитан, но нельзя допустить, чтобы Джимми покинул этот мир без заупокойной молитвы. Среди матросов послышался одобрительный ропот, и Барт, повернувшись, уставился на смельчаков.
— Мистер Босуэлл, — произнес он после недолгого молчания, указав пренебрежительным жестом на третьего помощника, этот человек — мятежник. Он подбивает матросов к бунту. Арестуйте его, отведите в нижний трюм и закуйте в кандалы.
— Я протестую, капитан, — проговорил Парсел, не повышая голоса. — Заковать в кандалы офицера — значит грубо нарушить закон.
— Если этот человек окажет сопротивление, мистер Босуэлл, — продолжал Барт, — примените силу.
Босуэлл стоял в нерешительности, и на его багровой, широкой, с добрый йоркширский окорок физиономии выразилось смущение. Он медленно приблизился к Парселу и неловким, даже каким–то мягким жестом взял третьего помощника за локоть. Казалось, он сам испуган этим святотатством: впервые в жизни он осмелился поднять руку на офицера.
— Пойдемте, лейтенант, — пробормотал он. И со стыдливым, почти комическим выражением добавил: — Пойдемте, пожалуйста. Барт не стал дожидаться, пока Парсела уведут в трюм. Он шагнул вперед, подошел вплотную к Ханту и стукнул его кулаком по скуле, стукнул без злобы, пожалуй, даже снисходительно. Хант рухнул на палубу. Матросов потряс разительный контраст между невинной зуботычиной, доставшейся на долю Ханта, и тем мощным ударом, которым он уложил Джимми.
— Смэдж, Маклеод, — скомандовал Барт, — бросьте тело в море.
Коротышка Смэдж, не глядя ни на кого, бросился выполнять приказ капитана. Весь сжавшись, как собака, ждущая удара, он подошел к телу Джимми. Барт взглянул на Маклеода. Шотландец Маклеод стерпел бы побои за компанию со Смэджем. Но только за компанию. Лицо его передернулось от отвращения, он пожал плечами, сделал шаг вперед и взял труп за ноги. Смэдж схватил тело под мышки. Все было кончено.
Барт обвел матросов ледяным взглядом. И на сей раз он их укротил. А теперь они у него попляшут! Пусть никто не ждет пощады, даже коротышка Смэдж, который выказал такое послушание.
— Стойте! — вдруг раздался чей–то крик. Из люка высунулся Ричард Масон. Его появление поразило матросов. Они забыли о его существовании. Смэдж и Маклеод застыли на месте. Мэсон поднялся по ступенькам, выбрался на палубу, не глядя оттолкнул замешкавшихся у входа в трюм Босуэлла и Парсела и, шагая как заводной, направился к Барту. Лицо его застыло и даже под загаром казалось мертвенно–бледным. Не дойдя трех шагов до Барта, он встал навытяжку и произнес с какой–то необычайной торжественностью: