— Миллионы! — сказал Дьери.
Трое остальных посмотрели на него, потом переглянулись. Дьери ничего не видел. Тело его напряглось, глаза были устремлены куда–то вдаль.
— О, черт, миллионы, — сказал он, — миллионы же! Сами в руки идут!
За стеклами очков глаза его были, как всегда, холодные, цепкие, и глядел он куда–то в одну точку так пристально, что Александр, сидевший напротив, невольно обернулся. Но позади была только аллея санатория и деревья, и солдаты, проходившие мимо.
— Где? — спросил Александр.
Вид у него был до того ошалелый, что Майа не выдержал и прыснул. Пьерсон снова оглянулся на Дьери. Дьери по–прежнему ничего не замечал и все смотрел куда–то вдаль. В глазах его застыло напряженно–безличное выражение — так смотрят сквозь стекло аквариума рыбы.
— Ну? — спросил Александр.
— Верно, — сказал Майа, — не томи, рожай.
Дьери все еще глядел вдаль. Майа улыбнулся Пьерсону.
— Дай ему хорошенького тычка в брюхо. Авось проснется.
— Эй, Дьери! — Пьерсон положил руку ему на плечо.
— Да влепи ему парочку пощечин.
— Ну и ну, — сказал Александр.
Пьерсон потряс Дьери за плечо. Тот вздрогнул всем телом и огляделся. Глаза его снова исчезли за стеклами очков.
— Ну и ну! — сказал Александр. — Неужели это его от виски так развезло?
— Да что ты. Он только отхлебнул.
— А не кажется ли вам, — вдруг сказал Дьери, — что пора кончать говорить обо мне, будто меня здесь нет.
— Но теперь–то ты здесь! — сказал Майа.
— Ну хотя бы и здесь.
— И даже кое–где еще.
Александр фыркнул.
— Во всяком случае, тебя здесь только что не было.
— Как так? Я что–нибудь говорил?
— О миллионах говорил.
— Ага, — живо отозвался Дьери. — А что же я говорил?
— Сказал: «Миллионы, ах, черт, миллионы — сами в руки идут».
— Я сказал?
Глаз его уже не было видно за стеклами очков.
— Ну, ну? — сказал Александр. — Какие еще миллионы, а?
Все тело Дьери снова стало вялым, как–то осело, застыло.
— Не знаю, — уклончиво сказал он, — ничего это не значит. Просто грезил вслух.
— Ты, видно, нас совсем за идиотов считаешь, — сказал Майа. — Когда такой типчик, как ты, грезит вслух, это что–нибудь да значит.
— Что ты подразумеваешь под словами «такой типчик»?
— Да не злись ты, Христа ради.
— Ну, а миллионы? — спросил Александр. — Где миллионы? Как это сами в руки идут? Где ты их возьмешь, эти миллионы? Здесь?
Дьери улыбнулся, и Майа снова почудилось, будто губы его с огромным трудом раздвигают наплывающие с обеих сторон жирные щеки.
— Понятия не имею, — сказал Дьери. — Просто пригрезилось.
Наступило молчание, и все опять уставились на Дьери.
— Ладно, — обиженно сказал Александр. — Никто тебя не неволит.
Он поднялся.
— А пока иди–ка за водой, — надо посуду мыть. Нынче твоя очередь.
— Подумаешь, срочное дело, — сказал Дьери.
Пьерсон тщательно прочищал свою трубочку. Майа встал, сложил руки на груди, потянулся. Пьерсон взглянул на него.
— Ты что собираешься делать?
— Ей–богу, странный все–таки вопрос, что я собираюсь делать. Так ли уж важно сейчас, что я буду делать, а чего не буду.
— Ну, Дьери, а как же вода? — сказал Александр.
— Иду, — сказал Дьери, но даже не пошевелился.
В эту минуту над их головой раздался свист, затем в нескольких метрах левее сухой треск разрыва. Их окутало облаком дыма. Все четверо, как по команде, сразу же упали ничком.
— Семидесятисемимиллиметровка, — определил Пьерсон.
Он закашлялся. Облако дыма еще сгустилось. Слева послышались крики и зовы о помощи. Снова раздался свист, и снова совсем рядом с сухим треском разорвался снаряд. Перед самым лицом Дьери упал кусок дерева. Он взял его в руку и тут же отбросил прочь.
— Жжется.
— Это кусок носилок, — сказал Александр, — видишь, с края чуть парусины осталось.
Майа встал на колени и поглядел в сторону санаторного парка. Снаряд упал среди мертвецов. Страшное месиво. На решетке повисла чья–то оторванная рука. Майа поискал взглядом того, в стоптанных ботинках. Он все так же лежал на носилках под слишком коротким одеялом, что придавало ему нищенский вид. Его не задело. Майа вдруг почувствовал какое–то идиотское облегчение.