Очевидно, «чаеваром» был тот, другой, у плиты. Но Майа видел только его спину. А как–то нескладно адресоваться не к самому человеку, а к его спине.
— Не могу ли я получить чашечку чая? — повторил Майа, и ему самому стало смешно, так он старался, чтобы его вопрос дошел именно до спины.
Человек у плиты обернулся:
— Это вы мне говорите?
Он улыбнулся. Лицо у него оказалось симпатичное, молодое, все в веснушках.
— Да.
— О‑о! — протянул чаевар.
Он круто повернулся и снова стал возиться у плиты.
Воцарилось молчание. В течение нескольких минут не произошло ничего примечательного. Рыжий продолжал попеременно дымить и глотать чай, проделывая все это тщательно, аккуратно. Сидел он по–прежнему прямо, и лицо его тоже по–прежнему ничего не выражало. Слышался только стук кастрюли, передвигаемой с конфорки на конфорку. Что, в сущности, означало это «о‑о»? Отказ или, наоборот, согласие? Молчание так затянулось, что Майа уже собрался уходить.
— Пожалуйста, мосье, — проговорил человек у плиты и обернулся.
Он протянул Майа чашку чая на блюдечке. Слово «мосье» он старался выговорить с чисто французским акцентом, и лицо его расплылось в улыбке.
— Спасибо, — сказал Майа.
Он отхлебнул глоток и скривился.
— А сахару у вас нет? — спросил он.
— Боюсь, что нет, — отозвался человек у плиты. Он добавил по–французски: — Ничего не поделаешь, война! — и громко захохотал, будто ему удалось сострить самым изысканным образом. Слово «война» он произнес как «вэйна».
Рыжий даже не удостоил их взглядом. Он продолжал пить и курить. Майа повернулся к нему:
— Не могли бы вы сказать, где находится капитан Фири?
— Не знаю, — ответил рыжий.
Майа взялся за чай. Однако сомнений быть не могло. На всей аллее это была единственная розовая вилла. Просто немыслимо, чтобы хоть один из двух не знал Фири.
— Не могли бы вы сказать мне, — повторил Майа, снова стараясь говорить в направлении плиты, — не могли бы вы сказать, где можно найти капитана Фири?
Чаевар обернулся.
— Это вы ко мне обращаетесь?
— Да.
— О‑о! — протянули у плиты.
— Я спрашиваю, не знаете ли вы капитана Фири?
— Я слышал.
— Ну так знаете?
— Думаю, могу сказать, что знаю, — отозвались, от плиты. — Дело в том, — добавили оттуда после паузы, — что я его денщик.
Майа удивленно уставился на чаевара. Почему же он не сказал об этом раньше? Но, видать, у него такое правило — отвечает только на вопросы, адресов ванные непосредственно ему.
— Значит, — спросил Майа, — его здесь нет?
— Он в своей столовке.
— Здесь есть столовка?
— Почему бы и нет, — отозвался денщик печально и удивленно.
— Действительно, почему бы и нет?
— Не очень хорошая столовка, — скривился денщик.
— Не очень?
— In fact, — сказал денщик, — it's pretty messy [40].
Он захохотал, и Майа тоже рассмеялся. Рыжий даже бровью не повел.
— Вэйна, ничего не поделаешь! — фыркнул денщик.
— А зачем он пошел в столовку?
Денщик посмотрел на него все так же грустно и удивленно.
— Чай пить.
— Чудесно! — сказал Майа. — А не можете ли вы сказать, когда он вернется?
— Он ушел всего минут двадцать назад.
— Значит, он скоро вернется?
— О нет, капитан Фири тратит на чай не меньше сорока пяти минут.
— Да, видать, он из медленно пьющих.
— Не сказал бы, — задумчиво произнес томми, будто решал сложную задачу. — Скорее он быстро пьющий, но медленно закусывающий.
— Понятно, — сказал Майа, протягивая денщику пустую чашку.
— Thank you, sir [41], — проговорил тот.
Он снова круто повернулся и занялся у плиты своими кастрюлями. Рыжий продолжал пить и курить, и лицо его по–прежнему ничего не выражало. Снова в кухне воцарилась благоговейная, как в храме, тишина.
— До свидания, — сказал Майа, невольно понизив голос.
— …виданья, — отозвался рыжий, не оборачиваясь.
Денщик капитана Фири тоже не оглянулся, Майа выбрался из кухни, пересек пустую залу, вышел на улицу.
Его неудержимо потянуло взглянуть на море. — А море было все такое же неподвижное, все в отблесках солнца, только над самым горизонтом, как бывает в хорошую погоду, стояла легкая белая дымка… Оно завораживало. Было видно только оно одно. Все взоры с пламенной надеждой устремлялись к нему. Совсем ведь небольшое море. Такое маленькое, что через него добирались вплавь. И оно лежало рядом, мирное, приветливое, под великолепным летним солнцем. Казалось, ничего не стоит достичь того берега. Мысль устремлялась туда, одним порывом, в одно мгновение. А на том берегу начинался иной, не тронутый войною мир. Там, на том берегу, порядок, покой, там все надежно.