— Мне холодно, мне очень холодно.
— Я срочно пришлю за вами носилки, — ласково проговорил Майа.
И тут же громко чертыхнулся.
— О, я не виноват, — извиняющимся тоном проговорил англичанин. — Их было двое. И я не мог им помешать. Один приподнял мне голову, а другой вытащил ботинки.
— Сволочи! — сказал Майа.
Пришлось шагать до санатория босиком. Время от времени он останавливался и оглядывался назад. Огонь на судне уже, очевидно, подобрался к пулеметным лентам, потому что то и дело воздух со свистом рассекали пули. На багровом фоне пламени резко выделялся ствол, и так как он по–прежнему был направлен вверх, Майа вдруг представилось, что пулемет продолжает вести стрельбу сам по себе и яростно бьет в пустое небо.
* * *
— Одного я в толк не возьму, — сказал Александр, — почему это твой англичанин не прыгнул.
Сидел Александр на своем обычном месте, уперев кулаки в бедра, и лунного света хватало только на то, чтобы осветить его лицо. Держа в руках полный котелок мяса, Майа жадно ел и старался главным образом не посадить пятно на брюки защитного цвета, которые ему дал надеть Дьери.
— Другие тоже не прыгали.
— Очевидно, утонуть боялись, — сказал Пьерсон.
Майа отрицательно покачал головой.
— У всех же были спасательные пояса.
Только тут он заметил у костра коренастую фигуру.
— Смотри–ка, и ты здесь? Значит, выполнил все–таки мое поручение.
— Нет, — сварливо сказал Пино, — я тут ни при чем. Александр сам предложил мне остаться.
— Значит, в точку! — рассмеялся Майа.
Пьерсон взял у Майа револьвер, разобрал его и теперь аккуратно протирал все части.
— Одного я в толк не возьму, — сказал Александр, — почему эти типы не кувырнулись в эту лужу, а?
Майа открыл было рот, но спохватился и промолчал.
— Господи боже ты мой! — крикнул Александр, воздевая к небесам свои здоровенные лапищи. — Да разве в такую минуту можно колебаться. Ты хоть наелся? — тут же спросил он. — А то, может, сардины открыть?
Луна светила вовсю, и тени от костра, который разжег Александр в честь возвращения Майа, плясали на их лицах. Пино сидел слева от Александра. Отныне это будет его место. Александр оглядел приятелей и подумал, что опять все в полном ажуре…
— Ого, — сказал Дьери. — Для Майа, видно, ничего не жалко.
Майа нагнулся вперед.
— А ты, оказывается, не спишь? Ну как твои миллионы?
— Скажи, наелся или нет? — прервал его Александр.
— Черта с два, наелся!
Александр протянул ему только что открытую коробку сардин.
— Это все мне?
— Все тебе.
— Ах, черт, — сказал Майа.
Оба рассмеялись, переглянулись. Александр налил полную кружку вина и протянул ее Майа.
— Я так всю нашу столовку обожру, — блаженным голосом сказал Майа.
Все с улыбкой смотрели, как он уплетает сардины.
— А теперь, что ты скажешь насчет доброго грога из виски? — спросил Александр.
Дьери вяло пошевелился в своем углу,
— Виски–то мое!
— Если угодно, мы тебе за него заплатим, — сказал Пьерсон.
— Двадцать бутылок по семьдесят пять франков — сумма солидная!
— Раз так, ты мне еще не отдал за хлеб десять франков.
Дьери с трудом скрестил свои жирные ноги.
— Небось не к спеху.
— Вот оно как люди богатеют, — сказал Александр. — Оказывается, проще простого.
— Верно, — подтвердил с набитым ртом Майа, — проще простого. Надо только страстно любить деньги. И в сущности именно поэтому не так–то много людей богатеет. Редко, когда люди любят что–нибудь со всей страстью.
Александр сидел, аккуратно положив свои большие волосатые руки на колени. Он слушал Майа и с удовольствием думал: «Ну и режет!»
— Ну и режешь, — восхищенно проговорил он вслух.
Да, все было в ажуре и на этот раз.
— Если на то пошло, давайте действительно сделаем грог на всю компанию? — предложил Дьери.
— Сделать–то нетрудно, но я не желаю ходить по ночам к колодцу и таскать воду»
— Давайте я пойду, — сказал Пино.
Схватив флягу, он скрылся в темноте. Майа повернулся к Александру:
— Ну, как он, по–твоему?
— Славный малый. Одно плохо, не может спокойно видеть немецкий самолет, сразу начинает по нему палить.
— Что ж, дело хорошее, — сказал Пьерсон.
— Если от этого польза будет, тогда да. Но всегда может случиться, что фашист пролетит на бреющем полете и уложит десяток парней.
— Ничего не поделаешь, риск.