— Входите, входите, господа и дамы! — кричал чернявенький. — Чья очередь? Места еще есть!
— Вот ведь, ей–богу, — сказал один из солдат, бросив быстрый взгляд на Майа, — ничего святого у него нет.
Оба остановились примерно в метре от грузовика параллельно платформе и стали раскачивать тело.
— Раз, два — взяли! — кричал чернявенький. — Раз, два — взяли.
Грузчики одним движением подбросили тело. Оно перевернулось в воздухе и с мягким стуком шлепнулось о платформу.
— Раз, два — взяли! — кричал чернявенький. — Все заполнено, мест больше нету! Полный комплект до следующего жмурика. Дзинь–дзинь–дзинь!
Правой рукой он несколько раз дернул воображаемую веревку от звонка.
— Ты уж хватил через край, Жюль, — сказал один из могильщиков, искоса взглянув на Майа.
— Там есть еще один, — сказал Майа, — на втором этаже, но он слишком тяжелый, и я с ним сам не справлюсь, если даже буду волоком волочить. Кто–нибудь из вас мне не подсобит?
— Это в нашу работу не входит, — возразил все тот же могильщик. — Наше дело подбирать трупы на улице, а не по домам ходить их собирать. На эту работу другие парни выделены.
— Неужели вы не можете оказать мне услугу? — спросил Майа.
— Нет и нет, — сказал грузчик, — и еще раз нет.
— Ну а ты?
— Я? — сказал второй. — И я как он…
— А ты? — обратился Майа к шоферу. — Не поможешь ли ты мне?
— Я шофер, — ответил тот.
Он выпустил струйку дыма прямо перед собой и медленно переставил ноги.
— Ладно, я пойду, — крикнул чернявенький со своего насеста, — я пойду, если дашь сигарету.
— Хоть две.
— Иду, — весело крикнул чернявый.
Он аккуратно положил колбасу и хлеб на крышу кабины, потом как гимнаст спрыгнул на платформу. Раздался мягкий стук.
— Простите великодушно, господа–дамы! — сказал чернявый. — Извиняюсь, если я вам слегка ноги отдавлю.
Опершись ладонью о край платформы, он все так же весело спрыгнул на тротуар.
— Ей–богу, ты уж слишком, Жюль! — сказал один из грузчиков.
— Видали гадов? — сказал чернявенький, шагая рядом с Майа по коридору. — Строят из себя святош на людях, а я своими глазами видел, как они потихоньку у жмуриков обручальные кольца прут. Ты скажешь, а на кой им, жмурикам, обручальные кольца? Конечно, дело житейское, но я такие вещи не стал бы делать. Мертвые, они и есть мертвые, верно ведь? Ничего–то бедняги не видят, не чувствуют. Согласен, ни к чему всякие церемонии с ними разводить, только одно и можно для них сделать — швырнуть их в яму. Но это еще не причина, чтобы кольца у них переть. Понимаешь — это не ради них, а ради себя. Себе же самому противно.
— Верно, — сказал Майа.
— А тот, наверху, тоже твой дружок?
— Нет, не дружок.
— Его осколком убило?
— Нет, это я его застрелил…
— Что? — сказал чернявый и даже остановился, хотя уже занес ногу на первую ступеньку, и пристально поглядел на Майа. — Ты его уложил? А за что ты его уложил?
— Он хотел изнасиловать молоденькую девушку, он и вот тот парень, которого вы сейчас забрали.
— Так ты и того, первого, тоже уложил?
— Да.
— Значит, двух ухлопал? Двух одним махом? Господи боже мой! А ты, надо сказать, парень молодец!
— Ну, это было не так уж трудно, — сказал Майа каким–то странным тоном, — представь, не труднее всего остального! Вот, — добавил он, вытаскивая из кобуры свой револьвер, — видишь эту выступающую стальную штуку, на нее нажимают пальцем. Чуть нажимают, совсем чуть–чуть — и готово! Для этого не обязательно быть, как ты говоришь, молодцом.
— А ну, убери свою игрушку, — сказал чернявый, — я, знаешь, этих штуковин не люблю, боюсь! Но ведь двух! Подумай только, двух!
Он помолчал.
— Надо все–таки большой сволочью быть. Вдвоем на девушку напали. Ты хорошо сделал, что их уложил.
— Ты находишь? — сказал Майа.
Он распахнул дверь спальни. Чернявенький даже не взглянул на труп. Он направился прямо к постели. Жанна крепко спала.
— Ну и ну! — сказал чернявый.
И впервые на глазах у Майа он перестал смеяться и балагурить, хотя на своем насесте только и делал, что веселился и отпускал шуточки.
Несколько секунд прошло в молчании.
— Ну и ну!
— Берем?
— Успеется, — сказал, не поворачивая головы, чернявый. — Ну и ну! До чего же хороша крошка! Ах, матушка родимая, до чего же хороша!
Он протянул руку.
— Не смей трогать.
— Да ты что? — сказал чернявый, негодующе взглянув на Майа. — Я‑то, слава богу, не сволочь какая! В жизни твою девчонку не трону.