Но нет, ничего такого: его просто вытолкали из палаты, когда закончилось время. «Вы ей вообще кто?» — грозно спросил врач с красными глазами и велел убираться. И гирлянду наверняка сразу же выключили.
В ту же ночь она умерла, в сумерках своего сознания и в свете снега за окном. И, возможно, в свете пластмассовой раздражающе яркой гирлянды.
Во всяком случае, Астиан хотел в это верить».
— Повтори, пожалуйста, — сказал Защитник, открывая глаза. — То, что ты сказал. Если это действительно то, чего ты хочешь.
Мальчишка молчал долго.
Титры: «Но людям нужно верить хотя бы кому-то».
— Я хочу, чтобы эта улитка ожила.
И она ожила.
Титры: «И деловито поползла в мире реальнейшего, ничего не ведая о волшебстве и о новом мире, невольным поводом создания которого стала».
Звук выключения видеокассеты.
Глава 3
Ненависть
Теперь перед сном Унимо неизменно думал: «Я хочу, чтобы Тьер спал и не просыпался раньше меня». Это стало для него обязательным ритуалом, чем-то вроде Вечернего Обряда служителей Защитника. С тем отличием, что, если вдруг забудешь — можешь оказаться в своей постели с перерезанным горлом. Или ещё что похуже. И каждый раз Унимо тоскливо думал о том, как хорошо было бы отправить Тьера спать вечно — и здесь желания пленника и его тюремщика совпадали. Но это было бы слишком просто для Реальнейшего.
Необходимость постоянно контролировать себя и носить в кармане призрак Тьера превращала жизнь в непростое дело. Унимо ещё на маяке привык обходиться без людей, но лишь теперь, в центре Тар-Кахола, стал настоящим отшельником. На людей не было сил. Только на улыбки для булочника, зеленщика и хозяек «Кофейной сони».
Тьер превратился в тень, молчал, читал целыми днями (всё, что находил в небогатой библиотеке булочной: от сборников предсказаний по полёту птиц до разрозненных томов «Истории Королевства Шестистороннего») или смотрел в окно — тогда Унимо вспоминал немого Трикса, спутника Форина, и это совпадение казалось ему насмешкой. Тьер был на редкость удобным заключённым. Унимо чувствовал беспокойное движение совести: как удары хвостом огромной глубоководной рыбы, вздымающие со дна ураганы песчинок. Он стал чаще заходить в Невесёлый квартал и приносить новые книги для библиотеки. Унимо заметил, что выбирает книги, которые, как ему казалось, могли бы помочь Тьеру взглянуть на свою судьбу иначе — и ужасно разозлился на себя («Давай-давай, учитель, воспитывай его, обучай хорошим манерам, а если не будет слушаться — всегда можно вытащить в реальнейшее и припугнуть»). Назло купил сказку о мальчике-дельфине с кошмарными иллюстрациями и сборник статей «О природе Защитника», изданный ещё при прошлом Айл-просветителе.
Мастер Реальнейшего постоянно чувствовал своего пленника. Мог узнать его мысли и ощущения, но старался не злоупотреблять: только осторожно наблюдал, чтобы Тьер не задумал какой-нибудь своей обычной шутки. И сначала — довольно успешно.
Стоял тёплый солнечный день — из тех, что осенью кажутся последними и потому особенно ценными. Жители старались выбраться в окрестности столицы или хотя бы дойти до Кахольского озера, чтобы любоваться шафранными корабликами листьев на чёрной воде, тонким узором паутины, пойманной в мягкие лапы света, бледными мотыльками, упрямо летающими в поисках несуществующих цветов.
Унимо вспомнил, что в такие дни они с отцом уезжали в горы или уходили в рощу неподалёку, чтобы там ночевать у лесного озера, дрожа от холода и слушая глухие всплески осторожных сомов, измеряя время движением солнечного луча по серебристому стволу бука…
Воспоминания об отце снова перепутали мысли. Встряхнули душу, как стеклянную игрушку с падающим в шаре снегом. И запустили её в стену.
Так или иначе, Унимо решил, что он любит осень, и может тоже — как все — прогуляться до озера.
Тьер тоже бродил по городу, но в другой части, ближе к Ратуше. Унимо попробовал его горькую, как полынная настойка, грусть, и сам едва не поморщился. Хорошо, что Тьер не мог так же легко читать мысли и чувства Мастера Реальнейшего: вряд ли ему понравилась бы эта смесь жалости и невольного покровительства.