— И предвечная Тьма пусть будет тебе колыбелью в Тёмной Комнате, пока Защитник не откроет Дверь и не скажет: «Вставай», — почти серьёзно проговорил Тьер финальные слова погребального обряда.
Воробей прикрыл глаза. Словно задремал на осеннем солнце. На самом деле — Мастер Реальнейшего впитывал боль того, кто разбился, его родных, людей на площади, согнанных как стадо, возмущение музыкантов, которые никогда не играли так — по принуждению, каменную печаль самого Тар-Кахола…
Услышав крик, музыканты перестали играть. Толпа на площади заволновалась. Тьер помахал шляпой с облезлыми чёрными перьями и прыгнул вниз. В тот же момент воробей незаметно отлепился от крыши и полетел, петляя между башенками Ратуши. Ему не нужно было оборачиваться, чтобы увидеть, что чёрный коршун гонится за ним. Замирая от страха, Унимо резко поменял направление и бросился к улице Холма с её высокими домами и узкими переулками. Между Ратушей и домами улицы было свободное пространство для полёта, и коршун сократил расстояние — но воробушек успел резко свернуть и спрятаться за дымоходом, затем — за башенками, облетел флюгер в виде ласточки, затерялся в открытой галерее другого дома (попутно Унимо оценил преимущества южного стиля со множеством излишеств и украшений).
Да, он знал, что Тьер не упустит возможности поквитаться. И сколько воробушку ни петлять — исход один, против коршуна у него нет шансов. Унимо представил, как в нежный горячий пух под крыльями впиваются чёрные когти, как хищник, торжествуя, взмывает со своей добычей в осеннее небо.
Нет, нужно бороться, нужно…
Солнце ослепляет. Крылья. Неясно, зачем они. Мама приносит еду. Выталкивает из гнезда. Воздух больно бьёт в нос. То есть в клюв. Хочется плакать, но птицы, кажется, этого не умеют.
Весеннее солнце пригревает. Песок тёплый. Лужи прогреваются до дна. Розовые капли сверкают в воздухе.
Тепло скоро закончится. Но пока ещё солнце быстро нагревает тёмные перья между крыльев. Самое время искупаться. В луже — спелое яблоко. В два раза больше тебя.
Звёздочки зёрен в чёрном взрытом поле. Открытое место. Опасность. Чёрная туча коршуна. Ха, эта громадина думает, что его не видно?
Коршун всё приближался. С каждым поворотом, с каждым головокружительным зигзагом воробей летел к смерти.
Унимо приметил на противоположной стороне улицы стеклянное чердачное окно с маленьким, едва различимым окошком — возможно, для домашних птиц. Последний шанс. Нужно было разогнаться, но так, чтобы коршун не успел выпустить когти. Ширины улицы должно было хватить. Или нет? Оставалось только проверить.
Воробушек резко повернул и вылетел на открытое пространство улицы. Коршун свернул за ним. Вот-вот — и расстояние сократится до броска лап с гарпунами когтей. Коршун торжествовал. Казалось, воробей летит прямо в стеклянное окно чердака, не сворачивая. Коршун на мгновение замедлился — но только на мгновение. В следующий миг воробей проскользнул в чердачное окно, а коршун со всей силы стремительного полёта врезался в стекло и упал на чердак, придавленный оглушительным звоном. Стеклянные осколки налипли на перья, мокрые от крови.
Унимо сидел в углу чердака, привыкая к тому, как лениво бьётся сердце, как тяжелы кости и мысли человека. Хотелось улететь: туда, где каменные карнизы, нагретые осенним солнцем, где вода фонтана рассыпается сверкающей пылью, где тянутся сжатые поля, где время измеряется взмахами крыльев…
Но сначала нужно было покончить с этим. Навести порядок. Восстановить равновесие.
Унимо вздохнул.
Тьер лежал на полу, пряча под мышками изрезанные руки. Его лицо тоже было в крови.
— Это всё твоя любовь к дешёвым фокусам. Чёрный коршун! Для коршуна в городе нет места, мог бы и сообразить, — сказал Унимо, поднимаясь и прислушиваясь.
Хозяева наверняка уже идут на звон стекла.
— Воробушек, — фыркнул Тьер. С долей горького уважения.
«Воробушек, воробушек, на крыше он сидит», — вспомнил Унимо начало своего первого (и последнего) детского стихотворения. И улыбнулся тому, как неожиданно, бывает, отзываются слова.
Но следовало скорее убраться с чердака. А до этого — снова стать сторожем чужого сознания. Это было несложно: все силы Тьера в реальнейшем ушли на представление и погоню. Унимо ощутил чужие жгучую боль, досаду, разочарование и поспешил забраться на свой любимый холм для наблюдения.