Тьер не слушал. А ему было бы полезно это знать. Не так уж часто Мастер Реальнейшего что-то рассказывает. Унимо остановился и отправил Тьеру готовый образ знания: с лицами людей на вершине Красивого холма, с видом Тар-Кахола — почти как с башни Собора, — с ощущением спрессованного времени и горечи вечного изгнания. Тьер вздрогнул и с укором взглянул на Мастера Реальнейшего. Унимо пожал плечами: надо было слушать, слова милосердны и осторожны, мгновенное знание — мучительно. «И просили люди Защитника о великом знании Всего, но Защитник только рассказывал им истории о мире, каждый день — новую».
По мере того как они приближались к Трактирной стороне, навстречу попадалось всё больше людей: те, кто пробирался домой, перемещаясь не вполне прямо. Между камнями мостовой лежала солома, а переулки напоминали сельские дороги. Осень здесь пахла подогретым дешёвым вином.
Трактир «Новый мир» был средним по всем параметрам: средние цены, среднее качество, средние — между приветливыми и презрительными — улыбки хозяина.
Конечно, никто не стал спрашивать Унимо, куда он направляется, и они с Тьером благополучно поднялись на второй этаж, где Мастер Реальнейшего постучал в одну из одинаковых дверей. Послышался звук отодвигаемой мебели, и только потом дверь открылась, открывая взглядам человека со спутанными седыми волосами в чёрном халате, который мог оказаться также и мантией.
— Приветствую, Мастер Познания, — произнёс Мастер Реальнейшего.
Никто не любит гостей в реальнейшем. Ещё бы: каждый, кто может здесь найти дорогу к твоему дому, знает о тебе больше, чем написано в «Королевской правде»,
— Давно хотел познакомиться с вами, — Мастер Познания неловко составил на пол пустые бутылки со стульев, предлагая гостям садиться.
Унимо устроился на стуле, Тьер остался стоять у двери.
— Айл-Форин рассказывал мне о вас, профессор Иллиари — сказал Мастер Реальнейшего.
— Сам Смотритель, — усмехнулся Мастер Познания, — вот это да. Только я уже давно не профессор. Да и вообще, видите ли, — тут он обвёл руками комнату, засмеявшись каким-то своим мыслям, — не очень преуспеваю. Кто стал бы искать Мастера Познания здесь, а не, скажем, в кабинетах Университета, в библиотеке или лабораториях…
— Я, — сказал Унимо.
— Ну да, верно, верно, Мастер Реальнейшего, вы знаете всё. Но, согласитесь, это забавно. Забавно.
Профессор — бывший профессор — Иллиари сидел, опустив голову. Унимо слышал, как ему хочется рассказать историю. Свою историю. Рассказанную, наверняка, полной луне, осеннему ветру и не одной сотне полупустых бутылок вина. «Я хочу выслушать его», — подумал Унимо.
— Знаете, меня выгнали. Исключили за нарушение этих… правил этики, да. И я с радостью ушёл от них — от всех этих людей, которые вместо «хочу» говорят «хотел бы», которые всегда «полагают», с таким, знаете, видом перезрелого винограда, который вот-вот лопнет. Сначала, когда у меня ещё оставалось родительское наследство, я снял дом с подземной лабораторией. И это было счастливое время. Я почти не выходил на поверхность. Раз в несколько дней, за едой. А потом пришёл он. О, с людьми я мог справиться, во мне было много силы. Когда я проводил эксперимент, мне казалось, что сама Окло-Ко не сможет остановить меня. Но он, конечно, другое дело. Он одним своим взглядом превращает мысли живого человека в камень. Дракон Естественного Порядка Вещей — видели вы его когда-нибудь? Нет? Ну да, наверное, не было случая, и хорошо. Форин видел. Как-то он спасал такого же незадачливого, как я. Да. Так вот, дракон сказал мне, чтобы я перестал этим заниматься. А я, мне казалось, был уже близок к разгадке самой главной тайны. И не мог остановиться. Он обратил меня в камень. И оставил лежать у дороги. Пока кто-то не пройдёт мимо, не возьмёт в руки, не посмотрит с интересом, — Иллиари засмеялся. — Мыслящий камень. Осознающий себя в пыли у дороги. Стал частью этого мира, но это как-то не принесло мне радости. Сколько прошло времени, не знаю. Но однажды деревенский мальчик подобрал меня и сунул в карман, чтобы при случае запустить в кого-нибудь. И я был спасён. Но в следующий раз дракон обещал отправить меня на дно моря. А там никто не ходит, и вероятность, что кто-то подберёт и взглянет с интересом — я даже рассчитал, пока сидел здесь, привыкая дышать, — ужасающе мала. Много миллионов лет можно там пролежать. А я не хочу, не хочу…