— И тогда она сказала: это не для меня, это для старого лиса. Он кашляет в саду, мешает мне придумывать.
Что-то ударилось в закрытые ставни. Летучая мышь отбилась от стаи. Тэлли вздрогнула. «Тин-н-н!» — проскрежетали часы Ратуши. Приближалась полночь.
— Тогда я спросил, не беспокоят ли её сны. Она так удивлённо на меня посмотрела. «Какие сны? Сны снятся тем, кто в них не верит. К тому же, у меня есть ловушки для снов».
— Я узнал, где она живёт, — медленно добавил Великий Врачеватель.
Тэлли остановилась. Её движение по диагонали булочной прервалось ровно посередине. На слабой доле. Унимо открыл покрасневшие глаза и поднялся.
— Ну вот, хорошо, мы тогда пойдём к ней, попросим сделать для всех ловцов снов и всех спасём.
Грави с тревогой посмотрел на Мастера Реальнейшего.
— Тебе надо поспать.
Унимо рассмеялся, прислонившись к стене.
— Посмотреть ещё один замечательный сон? Новую поделку Мастера Снов? Впрочем, конечно, вы правы. Утро вечера безнадёжнее, как говорил мой отец. А он знал в этом толк, он знал…
Грави и Тэлли переглянулись.
Очаг потух, и сразу стало холодно. Тэлифо принесла из кладовой старые одеяла, которые пахли чабрецом и сушёным диким укропом. Засыпая, можно было представить себя на лугу после жаркого, душного дня Середины лета.
Второй сон Тар-Кахола
Ты стоишь на мостовой и смотришь, как чёрные птицы с жадностью, хлопая крыльями, поедают зёрна, упавшие между камней. И зёрна, упавшие на камни. Никакие зёрна не спасутся.
Жарко. Тонкие подошвы нагреваются и жгут стопы. В голове слишком ясно. Привычная слабость в ногах заставляет пошатываться, как только ты останавливаешься. Но ты не можешь уйти, ты занят: плачешь так горько, как никогда раньше.
Тебе поручили принести меру зерна. Как единственному в доме, кто может ходить. И ты всё рассыпал. Ты не справился.
Теперь больше не дадут. Всё взвешивается на точных медных весах.
«Не время для ошибок», — говорят люди. И думают о том, что мёртвые не едят.
Приходится возвращаться домой. Ты идёшь так долго, что твои тёмные волосы становятся горячими, словно камни очага.
Отец сидит за столом. Он равнодушно дёргает плечом, когда ты рассказываешь, стараясь, чтобы рассказ звучал буднично, стараясь не плакать: отец этого не любит.
Под ногами у тебя крутится белый кот Фелиш. Почти котёнок. Тебе подарили его на прошлый День рождения.
— У нас есть кот, — неожиданно говорит отец, поднимая опухшее лицо.
Ты вздрагиваешь.
Отступаешь к двери.
Мотаешь головой из последних сил.
— Ни у кого из соседей нет котов, — поясняет он со странной улыбкой. — Как ты думаешь, почему?
Унимо стоял в комнате пациентки Грави, которой мешал кашель лиса. Свет почти не проникал в окна: сад вокруг дома напоминал полномочное представительство Лесной стороны в Тар-Кахоле. Неудивительно, что лис решил здесь поселиться.
— Меня зовут Лика-Лу. То, что вы говорите, сложно понять, — задумчиво сказала она. — Но я вам верю. Видеть не свои сны — такого и врагу не пожелаешь.
Комната Лики-Лу напоминала склад каких-то детских сокровищ: бутылки и бутылочки, сломанные зонты, пробки, камни и камешки, бусы, фигурки из бумаги, деревянные бруски, ленты, таблички с непонятными надписями и множество вещей, которым трудно было дать название.
— Может быть, эти ловцы снов вам помогают? Может, они и другим помогут?
Она глубоко задумалась. Унимо стал рассматривать ближайшего к нему ловца снов: тонкие переплетения серых нитей, основа из серебристой проволоки, синие неровные бусины и крошечные воробьиные перья.
— Может быть, — наконец серьёзно сказала она.
Несмотря на сумрак, Унимо на мгновение показалось, что за окном пробудился весенний лес: капель, птичий гомон, солнечные зайчики, прыгающие из луж… Он удивлённо посмотрел на хозяйку дома: даже не верилось, что она не из реальнейшего.
— Хорошо, — бодро отозвался Унимо, выступая в непривычной для себя роли ловца последней надежды. — Но как сделать ловца снов для каждого жителя города?
— Легко, если каждый сделает сам. Нужно только не жалеть переплетений основы и найти то, что нравится. Мне, например, нравятся перья, стеклянные шарики и буквы.
— Это заметно, — улыбнулся Унимо.
Во всех ловцах снов, что висели в комнате, были перья: от длинных чернильно-чёрных вороньих до воробьиного пуха, к которому так и тянуло прикоснуться, чтобы ощутить, какой он мягкий. Стеклянные шарики голубого, синего и зелёного цветов, оплетённые, как большие стеклянные поплавки в сетях рыбаков Островной стороны. И буквы: поодиночке и целыми надписями, лаконичные и с немыслимыми завитками.