— А что нравится вам?
Унимо растерялся. Но следовало постараться вспомнить.
— Ракушки. Такие, которые остаются на песке после прилива, блестящие на солнце после шторма.
Она покачала головой:
— Ракушки. Пустые дома. Плохо.
Унимо улыбнулся:
— Не так плохо: значит, дома были.
Она подумала и кивнула.
— И пуговицы, — быстро добавил Унимо.
Которые она пришивала к игрушкам, круглолицым совам и зайцам, и они оживали.
Лика-Лу снова кивнула и принялась искать что-то.
— Посидите пока, я скоро, — донеслось из дальнего угла, заваленного вещами.
За окном была весна.
Потом наступило лето.
Потом пришла осень.
— Вот! — Лика-Лу сияла.
И было из-за чего: на тонкой верёвочке она держала самого прекрасного ловца снов: причудливо изогнутый прут остролиста трогательно пытался изобразить круг, серебристые нити переплетались в прихотливом узоре, нежно обнимая перламутровые ракушки и большие чёрные, похожие на глаза рыб, пуговицы. Несколько пуговиц и ракушек покачивалось на нитках внизу, украшенные воробьиными перьями.
— Перья — от меня, на счастье.
Унимо улыбался.
— Теперь-то мне не страшны кошмары.
Лика-Лу покачала головой:
— Свои — не страшны. Но ведь есть ещё чужие.
— Чужие?
— Как в той детской считалочке, помните?
Унимо помнил.
Он поблагодарил Лику-Лу за ловца снов и договорился с ней о том, что она научит всех желающих защищаться от незваных кошмаров.
— Это всего лишь пуговицы и ракушки, — Тьер сердито уставился на ловца снов.
Унимо улыбнулся.
— Это то, что тебе нравится? Хорошо, что мне не снятся ваши сны. Иначе пришлось бы искать воробьиные черепа, — пробормотал Бессмертный. — Черепа и бубенцы, как у шутов в старом театре. Смерть и веселье, каждый сезон на сцене…
Каким был третий сон Тар-Кахола, Унимо так и не узнал. Этот сон застрял в паутине ловцов снов, невесомые храбрые тени которых сторожили теперь каждое окно Тар-Кахола.
Унимо шёл по улице Весенних Ветров, пряча руки в карманах пальто: перчатки он опять забыл, а позднеосенняя погода нетерпима к растяпам. Рассеянно наступив несколько раз прямо в лужу, Унимо понял, что и ботинки его никуда не годятся. И едва сдержался, чтобы не рассмеяться вслух: человек, который не может сохранить в тепле свои ноги, должен заботиться о целом реальнейшем.