Унимо обернулся.
Грави стоял на расстоянии примерно пяти шагов, спрятав руки в карманы длинного чёрного пальто. Фонарь и недавно взошедшая луна надёжно скрывали его лицо.
Страх потёрся о ноги. С ухмылкой Тьера снисходительно потрепал Унимо по плечу, словно не в меру самонадеянного ребёнка.
Забор сада Дома Радости исчез, как и городская стена Тар-Кахола. Остался только Сад.
— Не подскажете, который час? Знаете, у меня есть некоторые дела, и не хотелось бы… я обязательно зайду в другой раз! — жалкая попытка Унимо растворилась без следа в невидимой улыбке Грави.
— Торопиться — вредно для здоровья, — пояснил Врачеватель. И добавил великолепно светским тоном: — В такой вечер я не могу отпустить гостя без чая.
Ничего не оставалось, кроме как следовать за неслышно ступающим Грави.
— Говорят, здесь когда-то, ещё до меня, жил один безумный поэт. У него были превосходные часы, которые никогда не отставали. Но всем, кто спрашивал у него: «Который час?» — он всегда отвечал непонятными стихами. Часы у него забрали, конечно, и спрятали. И поделом.
Великий Врачеватель засмеялся своей истории, а Унимо продолжал молча идти и наблюдал за стремительным ростом своего страха: вот он стал уже размером с большую собаку.
Они подошли к ступеням у входа в пристройку главного здания — в которой Унимо разглядел единственное на весь дом освещённое окно, убранное еле заметной решёткой.
— Теперь везде так, вопросы безопасности, — пояснил Грави, проследив за взглядом своего гостя.
Внутри в комнате было невероятно уютно: круглый стол, совсем как в булочной Тэлли, шкафы с книгами (такими монументальными, как издавали раньше), кресло, камин…
Унимо нехотя снял плащ (он предпочёл бы остаться к нём и укутаться как можно плотнее, хотя в комнате было тепло, даже жарко), сел за стол и послушно ждал, пока Грави в соседней комнате готовил чай.
Чаепитие прошло за газетными разговорами, зеленичным вареньем и булочками с корицей.
Унимо без остановки думал о том, что предпринять. Может, следовало действовать неожиданно — например, спросить, почему Дом Радости так изменился? Или выждать время.
Не успел смотритель решить, что лучше, как Грави поднялся и сообщил, что вынужден уйти, так как имеет много дел. Унимо тоже поспешно поднялся, опрокинув недопитую чашку.
— Хорошего отдыха, я зайду завтра, — сказал Великий Врачеватель, надевая пальто.
Унимо оставил, наконец, попытки вернуть разлитый чай в чашку.
— Я не хочу здесь оставаться, — тихо сказал смотритель.
Грави внимательно посмотрел на него, сложив руки перед собой. Унимо заметил, что Великий Врачеватель совсем не изменился с тех пор, когда они с Форином приходили в Дом Радости попрощаться.
— Это для твоего же блага, — мягко сказал Мастер Излечения. — Ты болен, просто не осознаёшь этого. Я не враг ученику Форина. Я обещал ему, что присмотрю за тобой. Он знал, что ты можешь… что у тебя могут возникнуть трудности. Но вместе мы справимся.
Унимо молчал. Только смотрел, как чайные капли падают на пушистый ковёр и теряются в нём. Одна, вторая, третья… Форин попросил присмотреть за ним, зная, что рано или поздно это случится. Как сам Унимо попросил присмотреть за маяком.
— Сам посуди, — продолжал Грави, ободрённый отсутствием сопротивления, — в твоей голове живёт враждебное существо, которое в любой момент может наброситься на тебя. Ты даже имя ему придумал. Тьер, кажется. И думаешь, что тебе поручили им управлять. Чтобы спасти целый город. Понимаешь, как это выглядит?
Унимо понял — и на всякий случай закрыл глаза.
— Тебе станет лучше, я обещаю. Поживёшь здесь, наберёшься сил, — продолжал Грави.
Унимо не отвечал. Чай перестал капать. Темнота за окном звучала на полтона ниже.
— Ну вот и славно, — Грави сделал едва заметное движение в сторону двери.
Это, несомненно, было его реальнейшее: люди вдруг начинали хотеть выздороветь. И сам Мастер Реальнейшего не был исключением. И в самом деле, почему бы ему не побыть больным? В его положении это едва ли не лучше всего.
Унимо смотрел в окно. Решётки, которые снаружи казались тонкими, выглядели так, будет их нарисовали углём.
— Если что-то понадобится, зови меня. Если просто захочешь поговорить — тоже. Обо всём остальном не беспокойся, — сказал Грави на прощание и закрыл дверь.
Однажды мама не пришла пожелать ему спокойной ночи. Даже если она возвращалась поздно, когда сын уже спал, она тихо заходила в его комнату и касалась губами лба. Или гладила по волосам. Унимо изо всех сил делал вид, что спит. Он боялся, что мама подумает, что разбудила его, и перестанет приходить вовсе.