— Я не играю, — ответил Им-Онте и отвернулся, словно тут же потерял интерес к собеседнику.
— И давно ли? С тех пор как решили, что оставить семье долг вместо предсмертной записки — это очень благородно?
— Как вы смеете! — вспыхнул Ингер. От запахов вина, духов и догорающих свечей его начало мутить.
— Вижу, вы ничего не соображаете здесь, — нахмурился Тьер. Он знал, когда можно покровительственно взять под руку так, чтобы это казалось естественным. — Пойдёмте-ка на воздух.
Снег был волшебный. Только что выпавший, молчаливый, затактовый. Ингер изумился, как эта простая мысль — выбраться на воздух — не пришла ему в голову. Часто очевидные решения — как следы на снегу: их хорошо видно, только если обернуться.
В детстве Ингер с сестрой, когда выпадал снег, наперегонки бежали в сад и загадывали желания. Мама готовила праздничный пирог, посыпанный сахарной пудрой, а ночью Ингер то и дело подходил к окну: убедиться, что снег всё ещё здесь. Но он всё равно таял. Первый снег был слишком хорош для этого мира.
— Я предложил вам отыграться, — строго напомнил Тьер, — но если вы не хотите, то я поищу других игроков.
И, конечно, развернулся, чтобы уйти.
— Стойте, подождите, я… — Ингер наконец-то выглядел жалко, как ему и подобало. — Мне нечего поставить, я всё проиграл.
— Даже то, что вам не принадлежит. Знаю, — Тьер принял вид строго учителя. — Но у вас осталось то, что вы хотели отдать просто так. И что вам, кстати, тоже не принадлежит.
Ингер внимательно посмотрел на незнакомца. В бокал солнечного сплетения плеснули ледяной воды.
— Если вы согласны, жду вас в шесть у дома номер шесть по улице Фиалок, это в Тёмном Городе.
Тьер пошёл прочь, не оглядываясь: игра началась. И улыбнулся, вспомнив строчки из ранних стихов Котрила Лийора (кажется, он тоже был игроком):
— Улица Фиалок, ну и название! — фыркнул Унимо.
Тэлли сидела в кресле булочной, поджав ноги. Ей всегда хотелось вот так прийти к кому-нибудь в гости, чтобы было почти как дома, но чтобы о ней позаботились, приготовили кофе или травяной чай. Как она сама много раз готовила для посетителей «Булочной Хирунди» и для случайных гостей. Потерпевших поражение. Несчастных. Обездоленных.
— Будешь кофе или чай? — уточнил Унимо, забредая за стойку и растерянно оглядывая полки: в присутствии Тэлли он так и не научился вести себя как хозяин.
— Чай с мятой. Там на полке справа, в маленькой жестяной банке, синей в белый горошек.
Чай разлит. Боги гостеприимства нежатся в тепле очага.
— А тяжело быть королевой? — спросил Унимо.
— О, ужасно! — тут же ответила Тэлли. — Вот хотя бы сегодня. Ко мне приходил посол Солнечного Королевства — того, что граничит с Лесной стороной. Сказал, что по нашей территории проходит безопасная тропа, по которой зимой только и могут проехать повозки. Спрашивал, могут ли они использовать эту тропу. Конечно, я сказала да. Разумеется. О чём речь. Тогда он побледнел, упал на колени и принялся просить, чтобы я ответила «нет»!
Унимо посмотрел удивлённо, Тэлли горько усмехнулась.
— Да, он сказал, что его господин ожидает отрицательного ответа, чтобы захватить неохраняемую тропу силой и воодушевить подданных, изнывающих от поборов. Я ответила, что его господин может отправляться к Окло-Ко. Мэлл был очень недоволен.
Смотритель налил своей гостье ещё чаю.
— А недавно мне пришло письмо. Вот. Прочти.
Унимо взял сложенный вчетверо лист бумаги, потёртый на сгибах, развернул и прочёл (да, он на мгновение почувствовал, как будто разворачивает то самое письмо — которым отец лишил его наследства):
«Дерзну обращаться к вам, моя королева, ибо потерял надежду увидеть в служителях Королевства что-либо кроме законничества и безразличия.
Я человек чрезвычайно маленький. Настолько, что, пройдя мимо, вы и не заметили бы меня. Говорю без преувеличения. Отовсюду гоним, как сор, как вредное насекомое. Скитаюсь по свету, перебиваюсь росой и мёдом, как птицы Защитника… Но довольно обо мне.
Зачем, спросите вы, пишу я, дерзновенный? А затем, что уповаю на ваше чуткосердечие, знаю, что не прогоняете вы просящих, не закрываете дверь, не отводите взгляд, не бросаете на дороге, не отворачиваетесь от горя, не убиваете птиц, не давите улиток. И должна же и вам быть от этого какая-то польза, верно? Вот и решил я, недостойный подданный (ну, зато честный, что тоже редкость), написать вам о вас. Все пишут о себе, просят, умоляют, требуют, а я — о вас. Неожиданно, правда? «Вот это да, вот это высокомерие!» — скажут. И будут правы: высокомерия тут в избытке.