Лирц, отравленный дисциплиной Ледяного Замка и страхом не оправдать доверие Защитника, не жаловался ни на что, не задавал вопросов, собирал ветки для костра и не доставал свою любимую флейту, однажды заметив, что Унимо не нравится вид и звук этого инструмента. Мастер Реальнейшего молчал и выглядел мрачным, хотя и старался проявлять вежливость и даже заботу. Он раздумывал о том, чего ждёт от него этот мальчишка, вспоминал Форина, себя на маяке, и от этих мыслей было тоскливо. Взаимные невысказанные ожидания словно связывали их, лишали того непринуждённого приятельства, которое так легко возникает в пути. Только Тьер казался весёлым и довольным жизнью: он то и дело насвистывал песенки, словно какой-нибудь островной мальчишка-пастух, улыбался и щурился на проглядывающее временами предвесеннее солнце.
Почти на самой границе с Лесной стороной они остановились ночевать на склоне холма, среди огромных серых камней, расцвеченных тинно-зелёным и лиловым лишайником. Отблески костра выхватывали его яркие пятна, красочные тени плясали на весеннем снегу. После ужина Унимо сварил кофе, и горький запах, вместе с дымом костра, поднимался к небу, в котором покачивались доживающие последние дни заботливо протёртые зимние звёзды.
Лирц взял кружку и поднялся по склону холма. Наступало время Вечернего Обряда, время благодарности Защитнику. В Ледяном Замке обряды иногда казались ему унижающими человека упрощениями, костылями реальности. Но здесь, наедине с безответной дремлющей природой, в компании спутников, слишком занятых своими словами и своей болью, Лирц ощутил острую тоску. Тоску, сводящую плечи и рассыпанную чёрным бисером по земле — так что можно бесконечно сидеть, опустив голову, и не собрать ничего.
— Почему ты не играешь на флейте? — Тьер не стал подходить слишком близко, чтобы не испугать бывшего слушателя, но тот всё равно вздрогнул.
— Я… не хочется.
Тьер криво улыбнулся, признавая право на любое враньё — в том случае, когда он знает правду.
— В реальнейшем ты бы уже превратился в камень за такие слова, — сказал он, устраиваясь на плоском валуне, влажном от подтаявшего снега. — Но, если так пойдёт, в реальнейшее тебе не попасть, так что можешь не беспокоиться.
Это Лирц умел — не злиться и не поддаваться праздному любопытству, умел как нельзя лучше. Поэтому он только вздохнул и уставился вверх, отыскивая Корону Королевы и Шляпу Шута.
Но он не умел другого — не умел не слушать, когда человек так хочет рассказать свою историю.
Хорошо быть лошадью или, например, собакой: можно слушать молча, только не забывать смотреть внимательно, будто всё-всё понимаешь.
Но Лирц был человеком, и ему пришлось спросить:
— А что случилось с тобой?
Дороги назад не было. Не сбежать с этого холма у подножия Ледяных гор.
Тьер доверчиво протянул руку — и Лирц почувствовал холод и дрожь пальцев, уже не понимая, своих или чужих…
Сломалось колесо. Старое дерево рассохлось — так часто случалось. Приходится стаскивать повозку на обочину и устраиваться на ночлег. Мальчишка, похожий на Тьера, радостно бежит искать хворост и сухую траву. Босоногая девочка закуталась в разноцветную шаль и сооружает на земле что-то вроде пещеры из цветных покрывал и ковров. Как только появляется хворост, высокий седой мужчина разводит костёр, бережно прикрывая большими загорелыми руками новорождённое пламя от вечернего степного ветра.