Сола умыла детей и напоила их горячей тиреной с оладьями. И когда мальчик стал клевать носом, отправилась рассказывать им сказку на ночь («Вы меня извините, — так же озорно улыбнулась она, — это очень-очень важно», на что гости согласно закивали). К тому времени вернулся Морео и сменил жену на вахте гостеприимства.
Измученный Кошачий Бог исчез навсегда. Впрочем, как и Мастер Любви. Но любовь осталась: в букете первоцветов на столе, в чае долгими зимними вечерами и самом осторожном на свете вальсе по скрипучим половицам, в том, что дети смеялись и плакали, когда им вздумается, что все сбивались с ног, если кому-то одному плохо, и переглядывались, прикладывая палец к губам, если кто-то просто хотел побыть один…
Позже, когда дети уснули, хозяева и гости пили вино и вспоминали прошлое. Форина и Флейтиста, «Люксию» и войну с Синтом, которую остановила Сола. Они смеялись странным вещам под удивлённые взгляды Лирца и Тьера. А потом вдруг все замолкали и смотрели в свои бокалы и глиняные кружки с вином.
— Я больше не играю. Не доставала скрипку с тех пор. Так и лежит на чердаке, — Сола посмотрела прямо на Унимо. На Мастера Реальнейшего. Он отвёл взгляд. Поймал в своём бокале рубиновое отражение восходящей в открытом окне луны.
— И в реальнейшем мы больше не бываем, — тихо сказал Морео, — как-то некогда и… незачем.
Унимо рассказал им, что происходило в Тар-Кахоле, но они все знали, что он не затем приехал, чтобы пересказывать «Королевскую правду» или даже «Стена-ния».
Он мог заставить их вернуться в реальнейшее. Это они тоже знали.
Поэтому Сола вертела в руках медную ложечку для мёда, а Морео поминутно переставлял свой бокал.
— Я приехал только за этим вечером, — мягко улыбнулся Унимо, — не больше.
Сола попыталась улыбнуться в ответ.
— Знаете, что я заметила. У каждого есть такое, что-то, что было дорого в юности, и поэтому становится мотивом самой жизни. Когда ты ещё думаешь, что жизнь имеет мотив. Что-то, что ты никогда не забудешь, даже если никогда больше не сможешь пережить. От чего всегда спотыкается сердце, от чего становится тревожно и радостно. Даже если это простой пастушеский напев. А тем более если это фуга Реальнейшего, — она снова подняла глаза и посмотрела на Унимо, но теперь в её взгляде не было страха: — Я помню каждую ноту.
Мастер Реальнейшего кивнул. Он получил даже больше того, на что рассчитывал.
Они вышли с рассветом. Сола приглашала остаться, но Унимо чувствовал, что на самом деле она рада, что он уезжает. Не забирая, как и обещал, ничего, кроме одного вечера и свёртков с орехами, яблоками, сыром и пирогами, от которых невозможно было отказаться.
Унимо расспросил Лирца, где живут его родители, и определил приблизительное направление. Нужно было пройти Лесную сторону и выйти к Восточному морю, а затем, в зависимости от точности навигации, пройти больше или меньше вдоль берега.
Дни становились всё длиннее и теплее, так что даже ночами можно было обходиться без костра. И к тому времени, когда они вышли на побережье, морской ветер был ещё холодным, как вода из растаявшего льда, но уже с запахом шафранового солнечного света.
Лирц сказал, что прекрасно помнит это место: нужно пройти около пятнадцати миль на юг, перейти небольшую реку без имени — там будет дом родителей.
И они шли по тропе вдоль каменистого пляжа, кутались в плащи от холодного морского ветра, но всё равно не сворачивали дальше от берега. Останавливались и сидели на огромных серых камнях, покрытых солью, с трудом разводили костёр, чтобы выпить горячего кофе с пирогами Солы, смотрели на небо с растревоженными весной сердитыми облаками и слушали крики голодных чаек.
Лирц улыбался своим воспоминаниям, оглядывался, а когда дошли до реки, радостно кивнул Унимо («Вот, река, как я и говорил!»).
— До реки дошли, но теперь надо бы её перейти, — заметил Унимо.
— Да, да, — кивнул Лирц, — там, чуть подальше, есть мост, нужно только свернуть вправо.
Но моста поблизости не оказалось. И когда они уже шли так долго, что жемчужная полоска моря была не видна, пришлось остановиться.
— Но мост точно был здесь, я помню, — растерянно прошептал Лирц.
— Его могло унести паводком, — предположил Унимо.
— Да, — поспешно кивнул Тьер, — могло.
Весенняя безымянная река, рождённая в горах, дышала полной грудью и выглядела внушительно, хотя летом, в засушливые месяцы, наверняка напоминала ручей.