— Мы похороним это навсегда, — сказала Тете.
— А что будем делать с Тулузом Вальмореном? — спросила Виолетта.
— Повидайте его, мадам. Объясните, что не в его интересах распространять определенные секреты, потому что вы и сами можете взять на себя труд сделать так, чтобы его супруга и весь город узнали, что он — отец Жан-Мартена и Розетты.
— А также то, что его дети могут предъявить права на его фамилию и часть его наследства, — прибавила Виолетта, заговорщицки подмигивая.
— Это правда?
— Нет, Тете, но такой скандал будет для Вальморенов губителен.
Страх смерти
Виолетта Буазье понимала, что первый бал «Синей ленты» задаст планку для будущих балов и что нужно с самого начала обозначить отличие этого бала от всех других празднеств, которые оживляли жизнь города с октября по апрель. На украшение просторного зала не поскупились. Обустроили ложи для музыкантов, вокруг танцевальной площадки расставили столики с вышитыми льняными скатертями и кресла с плюшевой обивкой для матушек и дуэний. Был сооружен устланный коврами подиум для триумфального прохода девушек в зал. В назначенный для бала день на улице были вымыты тротуары, и их покрыли досками; зажглись разноцветные фонарики, и подогревать атмосферу вышли музыканты и черные танцоры, как во время карнавала. В самом же зале, напротив, атмосфера была довольно строгой.
В доме Вальморенов, в центре города, были слышны далекие звуки музыки, но Гортензия Гизо, как и все белые женщины города, делала вид, что ничего не слышит. Она прекрасно знала, что происходит, потому что вот уже несколько недель в городе только об этом бале и говорили. Она только что поужинала и теперь вышивала в гостиной, окруженная своими дочками, — все они были такие же светленькие и розовенькие, как и она раньше. Девочки играли в куклы, а самая младшая спала в своей колыбельке. Теперь, потрепанная материнством, Гортензия накладывала румяна на щеки и не могла обойтись без изготовленного высококлассным мастером шиньона желтого цвета, который ее рабыня Дениза старательно замаскировывала ее собственными соломенными волосами. Ужин состоял из супа, двух основных блюд, салата, сыров и трех десертов — ничего слишком сложного, ведь ужинала она одна. Девочки пока что не садились за стол в столовой, мужа тоже не было, потому что он соблюдал строгую диету и предпочитал не подвергаться искушениям. Рис и отваренного без соли цыпленка ему принесли в библиотеку, где он, удалившись от соблазнов, в точности выполнял предписания доктора Пармантье. Кроме голодания, он должен был совершать пешие прогулки и обходиться без алкоголя, сигар и кофе. Он умер бы от скуки, если бы не шурин Санчо, который навещал его ежедневно, чтобы рассказать самые последние новости и слухи, порадовать своим хорошим настроением и обыграть в карты и домино.
Сам же Пармантье, также жаловавшийся на собственное сердце, вовсе не устанавливал для себя тот монашеский режим, который он предписал своему пациенту, поскольку Саните Деде, служительница вуду с площади Конго, прочла его будущее по раковине каури, и по ее предсказаниям выходило, что он будет жить до восьмидесяти девяти лет. «Ты, белый, закроешь глаза святому отцу Антуану, когда он умрет в тысяча восемьсот двадцать девятом году». Это его успокоило относительно своего здоровья, но зародило в сердце тоску, что за такую долгую жизнь он потеряет своих самых близких людей — Адель и, возможно, кого-то из своих сыновей.
Первый звоночек о том, что с Вальмореном не все в порядке, прозвенел во время путешествия во Францию. После окончания мрачного визита к своей девяностолетней матери и засидевшимся в старых девах сестрицам он оставил Мориса в Париже и взошел на борт корабля, следовавшего курсом на Новый Орлеан. Во время путешествия он начал страдать от странного утомления, которое приписал морской болезни, излишкам вина и плохому качеству еды. Когда Вальморен вернулся домой, его друг доктор Пармантье нашел у него высокое давление, аритмию, затрудненность пищеварения, избыток желчи, метеоризм, гнилостные выделения и сердцебиение. Без всяких околичностей доктор объявил, что Вальморен должен сбросить вес и изменить стиль жизни, в противном случае он окажется на кладбище Сен-Луи менее чем через год. Испугавшись, Вальморен подчинился требованиям эскулапа и деспотизму своей супруги, которая тут же сделалась его тюремщицей под предлогом заботы о мужнином здоровье. На всякий случай обратился он и к «докторам листьев», и к колдунам, над которыми всегда насмехался, пока страх не заставил его изменить свое мнение. Попробовав, он ничего не потеряет, подумал он. Он обзавелся гри-гри, языческим алтарем в своей комнате, пил немыслимые микстуры неизвестного состава, доставляемые ему с рынка Целестиной, и даже совершил две ночные вылазки на затерянный в болотах островок, чтобы Саните Деде очистила его дымом своих сигар и заговорами. Пармантье не беспокоило соперничество этой служительницы культа, поскольку он оставался верен своей идее, что сознание обладает целительной силой, и если пациент верит в магию, то нет никаких причин отказывать ему в этом.