После сцены в библиотеке отцовского дома Морис решил навсегда порвать все связи с семьей. Санчо удалось немного успокоить Вальморена, а потом он отправился вслед за племянником в свою квартиру, где и нашел его в большом расстройстве и красным от жара. С помощью слуги Санчо раздел его и уложил в кровать, потом заставил выпить чашку горячего рома с сахаром и лимоном — на ходу придуманное средство, которое пришло ему в голову как временное лекарство от мук любви и смогло-таки погрузить Мориса в долгий сон. Санчо велел своему слуге менять Морису влажные компрессы, чтобы сбить температуру, но, несмотря на принятые меры, юноша провел в бреду весь остаток дня и добрую половину ночи.
Когда Морис проснулся на следующее утро, сильного жара у него уже не было. В комнате стоял полумрак, потому что занавеси были задернуты, но он решил не звать слугу, хотя хотелось умыться и выпить чашку кофе. Попытавшись встать за кувшином с водой, он почувствовал, что у него болят все мускулы, как будто он неделю скакал галопом, и решил снова лечь. Скоро пришел Санчо вместе с Пармантье. Доктор, который знал его с детства, не мог не повторить ту избитую мысль, что время утекает быстрее, чем деньги. Где они, все эти годы? Морис вышел в одну дверь в коротких штанишках и вернулся в другую уже мужчиной. Доктор тщательно осмотрел его, так и не поставив диагноза: картина еще не ясна, сказал он, нужно подождать. Он велел молодому человеку отдыхать, чтобы можно было понаблюдать за развитием процесса. На днях ему довелось пользовать двух матросов с тифом в госпитале монахинь. Об эпидемии не может быть и речи, заверил он, это отдельные случаи, но не нужно упускать из виду и эту возможность. Корабельные крысы переносят болезнь, и, может статься, Морис заразился во время путешествия.
— Я уверен, что это не тиф, доктор, — прошептал Морис, смущаясь.
— Что же это в таком случае? — улыбнулся Пармантье.
— Нервы.
— Нервы? — повторил Санчо, забавляясь. — То самое, чем страдают старые девы?
— Этого со мной не было с детства, доктор, но я ведь не забыл, и, верно, вы тоже. Помните Ле-Кап?
Тогда-то Пармантье снова увидел перед собой малыша, каким был Морис в те времена, вне себя от жара, гонимого призраками казненных, которые бродили по дому.
— Надеюсь, что ты прав, — сказал Пармантье. — Твой дядя, дон Санчо, рассказал мне о случившемся на балу и о той перепалке, которая вышла у тебя с отцом.
— Он оскорбил Розетту! Говорил о ней как о проститутке, — сказал Морис.
— Мой зять был вне себя, что понятно, — вмешался Санчо. — Морису ведь приспичило жениться на Розетте. Он собрался бросить вызов не только отцу, но и всему миру.
— Мы только просим оставить нас в покое, дядя, — произнес Морис.
— Никто не оставит вас в покое, потому что, если вы сделаете по-своему, это станет угрозой всему обществу. Представь себе, какой пример вы подадите! Это как дыра в дамбе. Сначала — струйка, а потом — поток, который все смоет на своем пути.
— Мы уедем далеко, туда, где нас никто не знает, — настаивал Морис.
— Куда? Жить вместе с индейцами, покрытыми вонючими шкурами, и жевать вместе с ними кукурузу? Посмотрим, надолго ли вам хватит вашей любви при такой жизни!
— Ты очень молод, Морис, у тебя все жизнь впереди, — привел слабый аргумент доктор.
— Моя жизнь! Кажется, что только о ней все и пекутся! А Розетта? Разве ее жизнь ничего не стоит? Я люблю ее, доктор!
— Я понимаю тебя лучше, чем кто бы то ни было, сынок. Подруга всей моей жизни, мать моих троих детей, — мулатка, — признался ему Пармантье.
— Да, но она не ваша сестра! — воскликнул Санчо.
— Это не важно, — проговорил Морис.
— Объясните ему, доктор, что от таких союзов рождаются неполноценные дети, — настаивал Санчо.