Странно, но дрозды при звуках выстрелов не улетели. Они привыкли к раскатам грома, к треску деревьев, падающих от порывов ветра или ударов молнии. Поэтому стрельба не вызвала у них страха. К тому же никаких признаков присутствия человека. Птицы продолжали спокойно сидеть. Тем более что Мариус, взявшись за манок, снова завел серенаду, потом опять выстрелил и сбил еще с десяток. Так он и продолжал действовать, перемежая пальбу музыкой.
Количество трофеев росло, а возникшее было у девушек чувство жалости притуплялось, они стали даже входить во вкус, и охота уже не казалась им столь жестокой.
Вдруг, когда провансалец в двадцатый или тридцатый раз выпалил, что-то с чрезвычайной силой ударило но огневой точке, та развалилась, будто на нее упало дерево. Все оказались под обломками. Мальчик закричал. Мариус громко выругался:
— Чтоб тебя черти слопали!..
Раскидывая доски и жерди, он увидел черные когтистые лапы, они действовали быстро и грубо. Что это — несчастный случай? Действие сил природы? Нападение? Провансалец, напрягшись изо всех сил, уперся о землю, стараясь выбраться. Долорес и Фрикет, чуть не задохнувшись, барахтались среди листвы и ветвей. Наконец из кучи обломков и веток наружу вылезло заросшее лицо Мариуса.
При всей своей храбрости матрос вздрогнул, увидев полдюжины крепко сбитых негров с ножами в руках. Они скрипели зубами, как макаки. Мариус, с трудом выбравшись из-под сучьев, бросился на бандитов. Один ударил его ножом в правое плечо. Француз почувствовал, что лезвие вошло в грудь, стал тяжело дышать, в глазах потемнело. Осознав, что теряет сознание, охотник подумал о девушках: они оставались один на один с бандой негодяев. Матрос упал, бормоча:
— Бедные дети! Кто же их защитит?
Всякое сопротивление было бесполезно, тем более что ни Долорес, ни Фрикет не прихватили из дому оружия. Они ведь находились метрах в семистах от усадьбы, набитой солдатами! Кто мог подумать о подобном налете?
Увидев на своих руках кровь друга, девушки закричали.
— Мариус! Мариуса убивают!.. Бог мой!.. На помощь!.. На помощь!..
Нападающие, не раскрывая ртов, стали вытаскивать пленников из-под обломков огневой точки. Крики прекратились — несчастным втиснули в рот по кляпу, связали так, что они не могли пошевелить ни рукой, ни ногой. И вот девушки и мальчик уже неподвижно лежат под горячим солнцем! Все произошло мгновенно.
Трое бандитов, не обращая внимания на Мариуса — тот не подавал признаков жизни, — взвалили пленников на плечи и стали пробираться через густой кустарник к раскинутой у подножия гор сельве[103].
Через некоторое время, изнемогая от боли, страха, усталости, едва дыша, девушки и маленький Пабло, все в крови, оказались на поляне, посреди которой стояло невзрачное каменное строение. Вокруг жилища прямоугольной формы, покрытого дранкой, лепилось шесть-семь хижин. С восточной стороны в дом вела массивная дверь. Идущий впереди негр открыл ее, и все тихо проникли вовнутрь.
У Долорес, Фрикет и мальчика вытащили кляпы, но веревки на ногах и руках не развязали.
Внутреннее убранство дома казалось несколько странным, с какой-то претензией на роскошь. Кое-где висели гравюры, вырезанные из «Иллюстрированных лондонских новостей», и превосходные рисунки за подписью известного французского художника Монбара. Тут же виднелись ярко раскрашенные репродукции и несколько картин с изображением Девы Марии и библейских сюжетов.
В глубине комнаты, на восточной стороне, то есть прямо напротив двери, стояло что-то вроде гранитного алтаря, там лежали куски отполированного нефрита[104] или обсидиана[105], отдаленно напоминающие топоры, ножи и скребки, какие обычно выставляют в отделах музеев, демонстрирующих жизнь первобытного человека.
Над алтарем висели огромное знамя из красного шелка с непонятными вышитыми знаками, позолоченные диадемы[106], разноцветные лоскуты, пояса, платки. Тут же находилась забранная решеткой очень темная ниша, где глубоким сном спала едва различимая в темноте змея.
Фрикет с крайним удивлением рассматривала эти примитивные украшения и молча расхаживавших по комнате негров, их взгляды и движения внушали тревогу. Еще несколько чернокожих расположились у стен. Особое внимание привлекала странная прическа двоих жесткие, как железная стружка, волосы не были коротко подстрижены, как у большинства негров, а стояли дыбом надо лбом, образуя нечто вроде двенадцати лучей. Чернокожие сидели, ничего не делая. Судя по всему, они лишь отдавали приказания всем остальным, и те их исполняли с глубоким почтением, почти с благоговением.