— Вы забываете, дон Маноэль Агилар-и-Вега, что я женщина!
— Негритоска! Самка животного!
Он собирался хлестнуть ее, когда в дверь вошел, с трудом держась на ногах, мертвенно-бледный мужчина. То был привлеченный шумом Мариус. Рядом с ним стоял пес Браво. Увидев занесенный над головой Кармен хлыст, Мариус заорал:
— Подлец!
Заметив на моряке рваную форму повстанческой армии, дон Маноэль, рассмеявшись, крикнул:
— Ко мне, Кристобаль!.. Сципион!.. Зефир!.. Мартино!.. Ко мне!.. Хватайте этого мерзавца! Его нужно расстрелять, расстрелять в спину, как предателя!
В зал ворвались семь или восемь вооруженных. Пес оскалил огромные клыки и напрягся, готовый прыгнуть. Мариус схватил деревянную скамейку, поднял здоровой рукой и закричал:
— Меня не расстреляешь как мелкого воришку… Эй! Вперед за старушку Францию!
ГЛАВА 19
Опять Воду. — Культовая церемония людоедов. — Танец. — В судорогах — Возмутительное зрелище. — Безумное пьянство. — Посвящение. — Новообращенные. — Поцелуй змея. — Решительный момент.
А там, в храме Воду, поначалу казавшееся нелепым зрелище превращалось в нечто страшное и трагичное. Девушки, еще не совсем пришедшие в себя от выпитого зелья, со страхом следили за быстро сменявшими друг друга действиями.
После нестройного пения, — от него завыли бы даже собаки, — папароль произнес какие-то таинственные заклинания, которым, трепеща от дикого восторга, внимала орда идолопоклонников. Отвратительный жрец, очевидно, пообещал устроить праздник, невообразимый пир для дикарей: у присутствующих заблестели глаза от мерзкого вожделения, все с выражением нечестивого ликования на лице повернули головы к трем жертвам, неподвижно, словно скот на бонне, лежавшим на полу.
Мамароль резко свистнула. Тут же раздался ответный свист, впрочем, скорее похожий на скрежет пилы. Жрица, на чьей голове блестела диадема, а шею, грудь и плечи покрывали обширные платки из красного шелка, направилась к клетке, где ползал огромный священный уж — живое воплощение Воду. Не успела женщина сделать и нескольких шагов, как ее охватило волнение, все более и более возраставшее по мере приближения к клетке. Голова и плечи ходили ходуном, лицо дергалось, а костяшки пальцев трещали наподобие кастаньет[112].
Папароль взял тамбурин с бубенчиками, схожий с барабаном, и начал бить в него сначала медленно, а потом все быстрее и быстрее.
Уж свертывался и развертывался, громко свистел, кружился по ставшей тесной для него клетке. Постепенно втягиваясь в действие, собравшиеся приходили во все большее неистовство. Мужчины и женщины повторяли движения и жесты старухи. На ее губах выступила пена, блуждающие глаза, казалось, вот-вот выскочат из орбит, изо рта вырывались сдавленные звуки, тело сводили дикие судороги.
Потом, точно обезумев, она принялась скакать, подражая четвероногим, кружиться, вертеться, подпрыгивать, испуская неистовые вопли.
Войдя в раж, мамароль срывала платки и бросала в толпу, та разрывала ткань на куски. Вскоре на жрице не осталось ничего, кроме какой-то прозрачной накидки, через нее просвечивало костлявое туловище.
Внезапно папароль перестал бить в тамбурин и открыл дверцу клетки, где извивалась змея. Та выскользнула и, бросившись к мамароли, обвилась вокруг ее тела.
Толпой овладело исступление.
Прижавшись к телу фурии, змея как бы слилась воедино с ее живым скелетом. Плоская вытянутая голова пресмыкающегося раскачивалась, почти касаясь впалых щек старухи, а раздвоенный язык тянулся к ее губам, покрытым пеной и кровью.
Долорес, Фрикет и Пабло с отвращением следили за омерзительной сценой. Все еще не в состоянии пошевелиться из-за выпитого зелья, — которое, однако, не подействовало на рассудок, — охваченные смертельной тревогой, они молили о вмешательстве Провидения[113].
Их положение было ужасающим. Оказаться во власти чудовищ, намерения которых — увы! — не оставляли сомнений, и быть не в состоянии шевельнуться, что-то сделать для своего спасения, призвать на помощь! Быть лишенными даже способности защищаться, какой наделены и самые сильные, и самые слабые существа — птицы и насекомые, что до самой смерти отбиваются, пуская в ход клюв, когти, жвалы[114] и жала! А они, молодые люди, абсолютно беспомощны! Такие муки выше человеческих сил!
Но они еще не до конца испили чашу страданий. Шел лишь первый акт драмы, жертвой ее неизбежно станут трое мучеников. Не имея никакого представления о морали, людоеды неторопливо совершали варварские ритуалы[115], предаваясь невиданному беснованию в ожидании омерзительного пиршества.
112
Кастаньеты — музыкальный инструмент, употребляемый для ритмического прищелкивания во время танца.
113
Провидение — целесообразное действие высшего существа, направленное к высшему благу творения вообще, человека и человечества в особенности.
115
Ритуал — совокупность обрядов, сопровождающих религиозный акт и составляющих его внешнее проявление.