Фрегат влез в хомут вместе с Султаном.
Фрегат тоже натянул постромки и глянул на большого красавца-соседа.
Вы ведь помните, что у него вовсе не было никакой чолки? Это только домашние лошади, давно живущие под защитой человека, закрывают свои глаза длинными волосами. А диким лошадям нужна открытая морда. На воле у них много врагов, которых надо видеть издалека.
Фрегат получил открытую морду от своего отца — дикой зебры. И кровь в нем текла дикая, неукротимая. Его злило, что тяжелый груз мешает ему бежать. Он грыз удила и сердито налегал в хомут. Тогда левый край телеги, где вез Фрегат, заходил вперед. Телега начинала итти боком, и кучеру приходилось подгонять Султана.
Скоро Султан потемнел от пота, как выкупанный. Фрегат тоже сильно вспотел, но он быстро высох. А у Султана на боках показалась пена.
Так проехал тяжелый воз сорок верст. Под большими глазами Султана не высыхали ручьи. Пена хлопьями падала на землю, и он уже два раза спотыкался.
В это время телегу догнали коляски с гостями. Они ехали к тому месту, где тяжелый воз должен был повернуть и поехать назад. Толстяки промчались мимо с хохотом и криками:
— Она еще жива, эта полосатая мышь? Ну, крепко же ей достанется!
— Да, уж Султан вышибет из нее дух.
— Кучер! Ты тогда не бросай ее в поле, а положи на воз, и пусть уж Султан с Калифом довезут ее до нас. Мы подарим ее старому ученому.
И никто из них не заметил, как сильно изменился и похудел за эти сорок верст веселый Султан.
А маленький Фрегат старался, как мог. Он тоже был мокрый. Из-под ремней сбруи проглядывала пена. Но крепкие, стальные ноги зеброида пока и не думали спотыкаться. Фрегат налегал в хомут, и телега все стремилась итти боком.
На пятьдесят первой версте показалась деревня. Султан, белый конь, поглядел на нее и заржал. Вдруг колени его подогнулись. Он рухнул на землю и сдох.
Свидетели, ехавшие рядом, остановились и стали удивленно перешептываться между собой. Кучер слез и начал снимать с мертвого Султана сбрую, чтобы надеть ее на Калифа.
Вороной Калиф был такой же красивый и рослый конь, как белый Султан. Толстяки ожидали, что он привезет дохлого зеброида. А теперь вот ему приходилось занять место Султана, чтобы довезти телегу до деревни.
Пока перепрягали больших лошадей, полудикий конь выкатался на траве и хорошенько расправил свое мускулистое тело. Он уже приготовился было попастись па траве, но люди взяли и снова прикрепили его к тяжелой телеге.
Тогда Фрегат рассердился и, должно быть, решил убежать от телеги. Он так стремительно бросился вперед, что Калифу пришлось очень даже поторапливаться. Кучер шевельнул Калифа кнутом, тот прибавил ходу и стал быстро покрываться потом.
А телега все-таки шла бочком.
И свидетели, ехавшие рядом, стали все громче и громче удивляться розовому коньку. Теперь уже они жалели его и радовались, что деревня — вот она, совсем близко. Там кончится наконец это жестокое испытание.
Но когда телега въехала в деревню, и изумленные толстяки поняли, в чем дело, они в страшном гневе затопали ногами и свирепо заорали:
— Назад! Назад поворачивай!
— Гони эту полосатую гадину! Бей ее!
— Хлещи! Дави! Арр! Взз!..
VIII
Солнце уже задело одним краем за землю. По степи медленно двигались длинные тени.
Это ехала тяжелая телега, запряженная парой коней. Справа шел, спотыкаясь, высокий вороной жеребец, слева — маленькая взъерошенная лошадка.
Она тоже была сильно измучена. Но дикие ноздри ее чуяли уже запах поселка. Лошадка пофыркивала и довольно бодро смахивала хвостом мух со спины.
За телегой ехали свидетели и во весь голос расхваливали чудесного розового конька.
В поселке, на балконе белого дома, стояли все толстяки. Когда телега показалась на дороге, толстяки посмотрели на нее и уныло стали переговариваться между собой.
— Ну, что же! Лошаденка, правда, ничего. Крепкая лошаденка. Но и Калиф тоже молодец.
— Еще бы, вон как тянет! Шестьдесят с лишним верст прошел — и как ни в чем не бывало.
— А Султан, наверно, был просто больной, вот он и сдох.
— Ну конечно. Никаким тут чудом и не пахнет.
Телега уже въезжала во двор, и тут, на глазах у всех толстяков, прекрасный вороной конь упал на колени. Ни крики, ни понукания не могли поднять Калифа. Он медленно оседал на землю, и большое красивое тело его делалось вялым, как мешки с песком, лежавшие на телеге.