Да вот взять хоть Мотылька этого. Ведь он, зараза, так до конца зверем и остался. Близко никого не подпускал Так и норовил либо копытами ударить, либо зубами цапнуть А Трохимка, бывало, с ним, как с коровой смирной: и под брюхо ему лезет, и копыта прочищает, и спину дерет скребницей. А уж верхом сядет, так он у него прямо по струнке ходит. Дыханья его слушается — вот до чего понятливым делался.
IV
Тут вскоре пришла революция. Пан наш сбежал. Сперва было он оставил у нас мать свою, старую Фальцфейниху. По потом и она уехала. Стали мы сами хозяйничать над всей Асканией.
Первое время нам все не верилось. «Как же это? — думаем. — Сроду мы были у пана вместо скота и вдруг — хозяева. Не может этого быть, чтобы он так легко расстался с добром „своим“». А тут еще всякие холопы панские остались среди нас. Они все шептали:
— Вот погодите, погодите! Он вам задаст, пан, когда вернется. Он вам похозяйничает.
Хвать и правда, помещики пошли войной на советскую власть. В феврале месяце, в девятнадцатом году, я как-то встал утром и пошел в зубробизонник насчет сена. Подхожу к нему и только это за ручку взялся — ка-ак во двор что-то шарахнет. Меня всего землей засыпало и оглушило. Прибежали еще наши работники. Поглядели: от четырех быков один куски остались. Остальные ревут со страху и на степу лезут.
Немного погодя прискакал какой-то человек.
— Ну, товарищи, теперь держитесь! Плохо вам придется: воевать тут будем. Ну, только помните: добро все наше, народное. Берегите его, как свой глаз. В случае белые возьмут, грабить не давайте. Все равно мы назад отобьем. А если которые между вас гады, бейте их за мое почтенье. Никакого ответа держать не будете.
Сказал так и опять ускакал. Больше мы его и не видели никогда. А слова его оказались правильные. С этого дня наша Аскания очутилась, как на острове. Кругом степь. В степи войска передвигаются, пушки стреляют, идут бои. А мы сидим и ждем, когда нас разнесут вдребезги: сегодня или завтра?
Полтора года так высидели, больше даже. Эх, и досталось нам за это время! Из поселка никуда носу нельзя было показать. Продукты у нас кончились, дров не было, керосину не было. А как только вышло все топливо, так перестал работать мотор на зеленой башне-водокачке.
Вы ведь знаете: Аскания только и живет этой башней. Вся вода, какая у нас есть, от нее. Уберите водокачку — моментально засохнут все деревья, высохнут пруды, птица вся улетит, а звери подохнут без воды.
Случись такое несчастье при пане, нам бы и горюшка мало: да хай оно все провалится сквозь землю! Нам-то что, жалко, что ли? Самим бы себе натаскали как-нибудь из колодца, ведрами — и ладно. А теперь было жалко; ведь каждый кустик, каждая зверюшка наши собственные стали. Как же это мы вдруг дадим им погибнуть?
И вот стали мы с утра до ночи хлопотать, разыскивать топливо для водокачки. Запасали соломы, подбирали каждую палочку, ломали заборы у своих дворов. У кого был лес приготовлен — скажем, хату собирался строить или сарай, — все отдавали на водокачку.
Трохимка наш за это время аж почернел. Щеки ввалились, глаза сделались большие и злые, как у волчонка. Он со всеми переругался из-за своих зеброидов: все думал, что их нарочно мало кормят.
Вместе с Семеном Иванычем — тот старичок-ученый, который вывел Фрегата, помните? — вот с ним они приделали к колодцу такое колесико с желобком. Когда водокачка работала плохо, они запрягали лошадей и целый день на этом колесике качали воду бадьей.
А раз они учудили штуку еще почище. Это было уж в двадцатом году. Зерно тогда у нас все кончилось. Не то что животным — себе уж нехватало. Хватились мы утром — их нет обоих. И лошадей двух нет, и брички. Подождали до вечера — нет, не едут. И на другой, и на третий день то же самое. А кругом бой страшный идет. У нас в хатах и то слышно, как пушки стреляют.
Мы уж и поругали их: вот, мол, два дурака собрались, старый да малый. Полезли в этакий огонь. Да разве они теперь вылезут оттуда? Мать Трохимкина все глаза выплакала Мы, как могли, утешали ее, но сами, по правде сказать, тоже не верили, что они живыми вернутся.
Нет, смотрим — на четвертый день под вечер едут. Мы глянули, а у них полна бричка овса, аж с верхом!
— Да как это вас угораздило? — спрашиваем.
Старичок только руками развел:
— Я, знаете, сам ничего не понимаю. Сначала мы попали в какую-то перестрелку. Потом нас арестовали, обещали расстрелять. А потом почему-то насыпали овса и отпустили Это вот Трохим все устроил, вы его спрашивайте.