В эту зиму у Сорочко было особенно много забот. Страусовые яйца положили в инкубатор в самом конце лета. Через сорок пять дней из них вывелось четыре страусенка-поздняка. Они не успели подрасти, как уже наступили холода.
Сорочко заменял им мать — наседку. Но ведь у него не было широких теплых крыльев, и он не умел садиться на землю так, чтобы закрыть своим телом сразу весь выводок.
Четыре долговязых зябких страусенка жались к нему и дрожали. Он покрывал их своей шубой, грел им голые ноги и бегал к технику Страусу Иванычу требовать, чтобы страусятник лучше отапливали. А Страус Иваныч бегал к Павлу Федотычу.
Топлива в этом году сильно нехватало. Надо было делить его так, чтобы хватило всем. Павел Федотыч скреб в затылке. Но в затылке дров, по-видимому, было тоже не очень-то много. Поэтому страусята не переставали жалобно пищать.
Сорочко и Страус Иваныч перевели их в самую солнечную комнату и стали думать. А когда немец и украинец вместе думают над одним и тем же, тогда уж, будьте спокойны, они наверняка придумают что-нибудь хорошее.
II
Сорочко вошел в угловую солнечную комнату. В ней никого не было. На полу валялась подстилка из соломы. Стояло корыто с чистой водой и другое корыто, пустое.
В углу комнаты на веревке висело то, что придумали немец с украинцем. Это был большой колпак, такой, как делают иногда над плитами, чтобы вытягивать чад.
Колпак был подвешен больше, чем на полметра от земли, и к нему была пришита войлочная юбка. Площадка под колпаком также была покрыта войлоком. Из-под юбки виднелись голые страусячьи пятки, куцые хвостики, и слышалось сонное: буль, буль, трр…
Страусята целыми днями сидели под своей юбкой и сами, своими горячими телами, так сильно нагревали воздух под колпаком, что там было жарко, как в бане.
Сорочко прошелся по комнате, натянул па одно выставившееся гузнышко конец юбки и, как всегда, наворчал ни страусят. Взрослых страусов он упрекал за то, что они целый день шагают, а на маленьких у него была другая обиде:
— Ну, вы! Чего целый день сидите? Гулять надо, вон солнышко какое веселое. Весна скоро, а вы все под юбкой сидите, словно рахитики какие. Вот мы отберем у вас колпак, тогда будете знать.
Сорочко перетрушивал на полу солому и гудел себе под нос. А страусята молчали, как будто им стыдно было своего поведения. Они тихонько ворочались и украдкой выглядывали из-под юбки.
Было время обеда. Сорочко позабирал по станкам пустые корыта, расставил их на столе в кладовой и начал развешивать корм.
Взрослым страусам полагалось размельченное зерно, рубленое сено и обрезки овощей. Маленьким прибавляли еще толченых костей и мяса.
Наполнив все корыта, Сорочко разнес угощение но станкам. А самое большое корыто он с ворчней потащил своим «малым». Страусята наверно подглядывали за ним все время. Как только он опустил еду на пол, они сразу зашевелились и повылазили наружу.
Ноги у них затекли без движения. Они вытягивали их и хрустели суставами. Потом подходили и начинали торопливо глотать из корыта. От спешки и жадности они давились и раскрывали рты. На голых шеях у них то справа, то слева вздувались пузыри. Это еда спускалась по пищеводу в желудок.
Когда страусята поели и напились, Сорочко заставил их немножко побегать. Потом он нагнулся над Гремушкой и стал смазывать ей больной палец мазью. В это время другой страусенок щипнул его сзади за шиворот. Сорочко сердито выпрямился и вдруг улыбнулся. К нему, чуть прихрамывая, подошел его любимчик Малыш — самый маленький из всех страусят. Он внимательно посмотрел на Сорочкину грудь и стал выклевывать пуговицу на его полушубке.
Сорочко не мог больше сердиться. Он стал гладить страусенкову спину, шею, покрытую редким пухом, и лысую головенку с круглыми глупыми глазами.
III
В конце марта в степи растаял снег. В поду, где ниже, стояло целое море воды. Ветер гонял по морю широкие волны.
Пролетные птицы — утки, гуси, чайки — толпами слетались в Асканию, как будто на поду справлялся птичий Первый май.
На высоких местах и курганах лезли к солнцу травы, тюльпаны, типец. Грачи и пустельги с криком захватывали чужие гнезда. Дрозд на конюшне свистел, мяукал и ржал, как жеребенок. Всем, кто слышал это ржанье, становилось смешно и весенне.
А страусы в страусятнике принялись гудеть. Они больше не ходили задумчиво по станкам, как старые профессора. Теперь они метались, как тигры. Круто поворачивались и охлопывали себя крыльями.