Котлеты страусячьи с картофелем — 40 коп.
Страус жареный — 50 коп.
Рагу из потрохов молодого страуса — 60 коп.
Бегая по поселку с разными делами и поручениями, работники института заранее успели прочитать карточку и рассказать тем, кто сам не читал. Едва на электростанции загудела труба, все заторопились в столовую. Через пятнадцать минут там уже не осталось ни одного свободного столика
Павла Федотыча встретили восторженными криками.
— Ну и страусенок! Просто объяденье!
— Павел Федотыч, попробуйте-ка! Мне достался пупок — пальчики оближете!
На столиках дымились тарелки с супом, жарким и котлетами. Повар не поскупился и сделал котлеты большущими, с хорошую ладонь. Они были такие румяные среди желтого картофеля, так вкусно поблескивали салом, что нашим страусятникам все чаще приходилось проглатывать набегавшую слюну.
Когда наконец освободились места и бойкая подавальщица принесла такие же дымящиеся тарелки и им, даже мрачный Сорочко повеселел. Он забыл про своего любимца Малыша. Перед ним были просто «потроха молодого страуса», которые очень вкусно пахли. Поэтому он вооружился вилкой и принялся усердно работать над ними.
— Позвольте! — крикнул вдруг один служащий. — Да вы нас не надули? Я не понимаю. Ведь страусенок-то был один. Как же вы ухитрились накормить им такую ораву людей?
— Очень просто, — ответил Павел Федотыч. — Малыш весил три пуда.
Все начали удивляться:
— Три пуда! Шестимесячный цыпленок, без всякого специального откорма — и три пуда! Выходит, что страусов, пожалуй, выгоднее разводить, чем даже свиней.
V
Подкрепившись как следует молодым страусом, Павел Федотыч с товарищами отправился к взрослым.
Еще издали видно было, что страусы пришли в крайнее возбуждение. Они кидались по дворикам во все стороны, круто поворачивали, колыхались, взмахивали крыльями.
Глядя на них, казалось, что вся земля качается и волнится под ногами, как пароходная палуба.
Павел Федотыч с Леной спрятались за калиточку, а немец и Сорочко стали выгонять страусов из двориков.
Первой выбежала Германка. Она оттолкнулась от земли босыми до самых ляжек ногами, приподняла оба крыла, как танцовщица юбочку, и плавно понеслась в степь.
За ней вылетела Высокая. Едва она успела добежать до Германки, как обе они распушились еще больше и начали стремительно вальсировать.
— Танцуют! Танцуют! — закричала Лена из своей засады.
— Тише ты, — шепнул ей Павел Федотыч. — Если будешь кричать, то они услышат и убегут от нас. Тогда мы ничего не увидим.
— Нет, вы посмотрите, посмотрите, Павел Федотыч! Они как будто музыку слышат. Ой, как они ловко танцуют! Прямо как в театре. Я и то не сумею так.
Германка и Высокая старательно перебирали ногами, кидались то в одну, то в другую сторону, поворачивали так круто, что, казалось, вот-вот земля выскользнет из-под них.
Они даже не заметили, как из двориков вынеслись Красный, Самум и молодые самцы и самки. Вся степь теперь танцевала у них под ногами, и они были как слепые.
Самцы плясали иначе, чем самки. Они меньше кружились, а больше подскакивали, ударяли ногами, неслись вперед, а потом, распустив крылья против ветра, пятились назад. Лихо, с жаром откалывали они гопака, и только через час примерно разглядели друг друга.
Самум и Красный сразу же перестали танцевать. Они оба палились ненавистью и злобой. Шеи и ноги у них побагровели еще ярче. Они вытянулись в струнку и стали друг против друга, как каменные.
Первой выбежала Германка.
Вот они сошлись ближе, испуская угрожающий шип. Крылья у обоих то подымаются, то опускаются, хлопая по гладким бокам: раз, два! Левое, правое! Вдруг кинулись, сшиблись грудными мозолями, плавно обежали по кругу — и снова уже стоят и шипят друг на друга.
Битва в самом разгаре. Страусы уже пустили в ход ноги. Огромная голая ножища выкидывается вперед и со страшной силой бухает в грудь ненавистного врага. Вот это птички! От одного такого удара свалился бы верблюд. А они даже не покачнутся.
Людям пришлось вмешаться и разделить страусиное стадо. Красного отогнали к той партии, где была Германка, а Самума прогнали к Высокой.
Потеряв противника, страусы принялись хорохориться перед самками. Шеи у них совсем разбухли от крови. Они еще громче гудели, еще чуднее вертели головами, еще яростнее охлопывались крыльями. При этом их воздушные мешки, надутые до отказа, бунели, как барабаны.
Бум! Бум! Бум! — то и дело слышалось в степи. Это страусы танцевали вокруг страусих свой весенний танец и били в барабаны, чтобы еще больше понравиться им.