Вот Самум упал перед Высокой на одно колено. Закинул голову назад и трепещет крыльями, как будто совсем умирает. Голова на длинной шее то опустится книзу и змеей извивается по самой земле, то закинется на спину и вьется там. Хвост распушился, крылья вздрагивают, вздрагивают и цепенеют.
Страусихи стоят и изумленно моргают на такой замечательный танец.
Наконец Высокая подходит к Самуму и опускается рядом с ним на траву.
VI
Самум босыми ногами сгреб в кучу песок. Сел, примерился. Насидел ямку и стал всячески расхваливать это гнездышко страусихе. Она тоже села, тоже примерилась.
И вот на солнце весело заблестело огромное яйцо. Через день рядом с ним появилось второе, потом третье, четвертое — и пошла работать машина.
Если бы страусы жили на воле, то через двадцать дней, самое большее — через месяц, у страусихи в гнездо накопился бы десяток яиц, и она уселась бы парить.
По Высокая жила среди людей, и у нее дело обернулось совсем иначе. Прошел уже целый месяц. Давно пора было усаживаться. Оба страуса подходили к своей песочной куче и подолгу глядели в гнездо. Они, правда, не умели считать, но все-таки замечали, что яиц маловато.
На песке лежало всего только два яйца. На два яйна Высокой было просто противно садиться. Она старалась изо всех сил, подкладывала еще и еще, а яиц все-таки было только два. Остальные куда-то уходили.
В полдень, когда страусы паслись далеко от гнезда, из кустов вылезала девочка с двумя толстенькими косицами — Лена. Она бережно вынимала из гнезда свежее яйцо и уносила его в страусятник.
Сорочко делал пометку на толстой скорлупе и клал яйцо на весы. Каждый раз весы показывали примерно одно и то же: два кило. Одно яйцо было жировым (без зародыша). Страусятники решили сжарить из него яичницу с молоком. Оказалось, что для этого нужно две больших сковородки. А чтобы съесть такую огромную яичницу, пришлось звать десять человек.
Сорочко с Леной набрали одиннадцать яиц. Это были как раз столько, сколько помещалось в новом маленьком инкубаторе. Страус Иваныч не велел им больше забирать яйца у Высокой.
И вот через три недели страусиха, с очень довольным видом, выщипала из живота половину перьев, чтобы они не мешали греть яйца, и уселась на гнездо, вытянув назад голые ноги.
— Так, — сказал Август Иваныч. — В степи будет парить Высокая — страусиха, а в страусятнике будет парить высокая техника. Посмотрим, что из этого получится. Майнс либхен! — позвал он Лену. — Вот учись, как заряжать инкубатор.
В инкубатор по трубкам шел ровный горячий воздух. Одиннадцать большущих яиц чинно лежали на щите. С боков ящика — камеры — были градусники. Они показывали, насколько яйцам тепло и сухо.
В комнате было еще пять инкубаторов. В них грелись лебединые, фазаньи, гусиные и всякие другие яйца.
— Август Иваныч, — спросила Лена, — а страусовым яйцам надо столько же тепла, как павлиньим, или больше?
Страус Иваныч с гордостью посмотрел на свою ученицу.
— Майне либхен, ты задала мне самый важный вопрос. О, ты вырастешь знаменитой страусятницей! Бери вон ту коробочку с градусниками. Пойдем и измерим, какая температура в гнезде, под животом у страусихи.
Когда они пришли в степь, Высокая лежала на своем месте. Длинные ноги ее торчали далеко сзади. Она шипела и щелкала челюстями на всех, кто подходил близко.
Страус Иваныч в двух словах объяснил ей, зачем они с Леной хотят подсунуть под нее шесть штук термометров. Высокая перестала шипеть, поджала губы и заморгала.
— Она не обидится, что трогают ее гнездо? — тихо спросила Лена. — А то еще встанет и уйдет совсем. У нас ведь нет больше свободного инкубатора.
— Ну, разве страусы бросят свое гнездо? Это же такие умные птицы. Видишь… О, старый дурак! Градусник поставил, а часы забыл там, на столе. Ленхен, ты посмотри, чтобы она не вставала, а я сбегаю за часами.
Немец помчался, размахивая длинными руками, в инкубаторскую. Через пять минут он уже схватил часы и побежал обратно. Тут на него налетела запыхавшаяся Лена.
— Скорее, скорее! Она их проглотила, все шесть градусников.
— Не может быть? Доннерветтер! О, бестолковая тварь!
— Она доставала их из-под себя и глотала. Я хотела отнять, но она как зашипит! Я и испугалась… Август Иваныч, она теперь сдохнет?
Бедный немец схватился за волосы.
— Что подумает обо мне дирекция, Павел Федотыч? Я обязан сейчас же сообщить.
— Август Иваныч, а вы не говорите. Помните, Сорочко взвешивал Катрю и она проглотила гирьку? Ведь потом гирька вышла, и с Катрей ничего не было. Давайте подождем немного, — может, градусники тоже не вредные окажутся.