Прошло две недели, когда страусы повели наконец свое веселое семейство в степь. Страусята разбегались, как маленькие автомобильчики, кидались в разные стороны и подпрыгивали с таким упоением, что шлепались на спину кверху ногами.
Самум и Высокая, распушившись и раздувшись на страх врагам, вышагивали по бокам выводка.
Маленькая телочка-зебу, Варя, остановилась поглядеть на шаловливых страусят. Батюшки ты мои! Самум налетел на нее, как бешеный. Он выкинул вперед свою ножищу и так треснул Варю по боку, что бедная коровка бежала, бежала до самого дома и все ревела:
— Мму! Мму!
Страусиное семейство прошло через весь загон к кургану, на песок. Там они стали рыться, играть и пощипывать травку. Туда приносил им Сорочко корытце с добавочным кормом и водой, и страусята зажили на славу.
В первые дни антилопы и ламы часто приходили поглазеть на их игры. Но Самум и Высокая сейчас же вылетали вперед, и любопытным здорово доставалось на орехи. После двух-трех хороших потасовок животные опасались даже близко подойти к, страусятам.
Один только противный сайгак не унимался. Он то и дело подбегал к выводку, а чуть только показывались родители, он моментально удирал. Самуму надоело это. Он помчался за сайгаком и до тех пор гонял его и бил, пока сайгак не догадался спрятаться в пустом сарае.
У страусят стали подрастать крылышки и хвостишки. Озоруя, они уже начинали пробовать танцевать, как взрослые, и становились друг перед дружкой в разные диковинные позы.
X
Кончался осенний месяц октябрь. Степь расцвела и отцветала уже во второй раз. Страусятам исполнилось четыре моелца. Они были уже выше человеческого роста. Самум начинал с ними ссориться и частенько бегал за молодыми петухами.
Страусята зажили на славу.
Высохшая тоже охладела к детям. Но дети не горевали. Они выросли, а у животных со взрослостью кончается любовь между детьми и родителями.
Скоро Высокая совеем бросила страусят. У нее было новое гнездо, в которое она снесла три яйца. Только из этих яиц ничего не вышло. Люди не хотели, чтобы на зиму выходили птепцы-позднячки. Они забрали все яйца и положили их на хранение.
Дети Самума и Высокой стали заметно дичать. Они подолгу пропадали в степи, редко приближались к строениям, а от людей кидались, как от огня.
Август Иваныч и Сорочко часто подумывали о том, что скоро придется ловить их в станки на зиму, и заранее вздыхали. Они знали, что с одичавшими буянами немало им будет хлопот и волнений.
Зато они еще больше гордились своими воспитанниками, которые родились в инкубаторе. У Самума и Высокой из одиннадцати яиц вывелось только девять. Остальные два задохнулись. У людей в инкубаторе вышли все одиннадцать.
Каждый день Сорочко в белом халате и Лена выводили своих «детей» на лужок. Страусята паслись, зарывались в песок и играли, как и те, что росли в степи.
Но они были совсем другие. Они очень любили Лену и Сорочко. Они бежали на голос, ели из рук и доверчиво позволяли людям гладить себя, взвешивать и лечить.
На степи раз захворал самый лучший молодой страус. Иосиф Касперыч — старый звериный доктор — уехал в то время в Ленинград, а на его место временно приехал новый. Этот новый доктор никогда не лечил диких животных и очень на все раздражался.
Когда захворал молодой страус, Сорочко побежал к раздражительному доктору. Тот надел на шею трубку для выслушивания, набрал целый ворох бинтов и припарок и пошел за Сорочко.
— Ну, куда же ты ведешь меня, друже? Где ж больной?
— А в степи.
— Что же, я должен итти за ним в степь?
Маленькая телочка-зебу остановилась поглядеть на страусят.
— А они у нас такие. Сами к вам на прием ни за что но пойдут.
— Погано, погано. Я могу лечить только в подходящей обстановке. А тут…
В степи стояла вышка. Сорочко дошел до нее и пригласил доктора подняться наверх.
— Во-он они ходят, — указал он на каких-то крохотных цыплят. — Как вы думаете, доктор, что с ним такое?
— Да вы что, шутите со мной? — заорал доктор. — Почем же я. знаю, какие болезни вон у той черной точки, за десять верст?
— А вы поглядите в бинокль, вот он и будет у вас, как на ладони. А ближе подойти к нему все равно не удастся. Они не подпустят…
Вот какие неудобные были эти степные страусы! Шлялись по целым дням, где попало, и от всех убегали.
То ли дело Ленин Утик! Он сам поднимал ногу для леченья, когда у него заболел палец. Он часто перебирал клювом волосы на Сорочкиной голове, становился на цыпочки и заглядывал в грудной карман немцева пиджачка. А Лену он каждый день провожал до самой квартиры, которую он так хорошо знал, что утром первый стучался к Лене в окошко.