Конечно, плоды манго бывают не только хорошие, но и плохие, с почти тыквенным вкусом. Что ж, мало ли на свете, скажем, сортов яблок, и плохих и хороших.
Самодеятельный концерт продолжается и после ужина. У слепца-преподавателя из школы мистера Кингсли превосходный бас. Слепой сингал поет нам по-английски песни из репертуара Поля Робсона — в устах бронзовокожего цейлонца они приобретают новое и особое значение. Как замечательно перекрещиваются на этом острове влияния дальних культур!
На прощание и здесь нас просят спеть. Нам неловко: если в разных колледжах еще можно выступать с одним и тем же репертуаром, то сопровождающим нас хозяевам туристского клуба может и надоесть одна и та же «Катюша»…
— А не спеть ли что-нибудь старостуденческое?
Горьковский зоолог профессор Воронцов изъявляет полную готовность, мы запеваем, остальные подхватывают, и с новым смыслом звучит под небом Цейлона:
Когда-то Языков сочинял это, чтобы русским студентам было что петь в Германии. А разве не от души поется и нам?
Сингалам песня нравится. С неменьшим интересом слушают они «Эй, ухнем!» и даже подпевают, зная эту песню по пластинкам Шаляпина. А потом поют свою — на подобную же тему, с припевом «Ой-я!», изображающую, как рыбаки вытаскивают тяжелый невод.
Вечер окончен. Позади — огромный день, полный неисчислимых впечатлений. Писать дневник было некогда и негде. А попав в полночь в отель, где надо бы скорее в постель и спать, — как же удержаться и не начать заносить в тетрадку впечатления дня, хотя бы самые краткие?
Записи, перезарядка фотокассет — уже два часа ночи. А в семь утра надо вставать, и впереди новый день неисчерпаемых впечатлений и валящей с ног усталости.
ПЕРВАЯ ДАГОБА
Сразу за мостом Виктории через Келани-Гангу поворот вправо. Заезжаем к главному буддийскому храму Коломбо — к храму Келани. По значению это вроде кафедрального собора буддистов столицы.
Белые ограды, лестницы с белыми перилами и белоснежная арка с тремя входами — таково преддверие храма. Здесь мы оставляем свою обувь, ибо далее полагается ходить только босиком, как бы ни было горячо босым ногам ступать на раскаленные солнцем камни.
На верхней площадке — здание с колоннами и статуей сидящего Будды на фронтоне. Левее храма огромный фикус. Это священное дерево Бо, отпрыск того самого, доныне растущего в Индии, под которым испытал свое «просветление» Будда. А справа ослепительно белая, напоминающая колокол, дагоба — огромная, выше храма, и расположенная настолько близко к нему, что композиционно ансамбль проигрывает.
Дагобы — это буддийские святыни, воздвигаемые над чьими-либо мощами или иными священными реликвиями. Никакой полости внутри дагоб нет — колокола заполнены каменной кладкой. Дагобам молятся, им совершают приношения, подножия их усыпают цветами…
У дагобы Келани купол колокола широкий, осадистый. Низ украшен горизонтальным карнизом и плинтусами, верх — широкой квадратной призмой, которая служит основанием для высокого обелиска. Все снизу доверху — режущая взгляд белизна. Она, видимо, призвана обострять и усиливать религиозные настроения, символизируя «чистоту идеалов буддизма» и сама по себе должна действовать «очистительно».
В храме тяжелый аромат цветов плюмерий, во множестве принесенных сюда верующими. Среди торжественного мрака на центральной оси храма светится единственное пятно — там на фоне картины ярко освещенных вершин, восседает золоченая статуя Будды.
Справа отдельное помещение, занятое, с утратой всяких пропорций, колоссальной лежачей фигурой, тоже золоченой. Это спящий Будда, Будда, погруженный в Нирвану.