А вот и другое дерево — его тоже называют хлебным, но тут плоды вполне нормально висят на ветвях. Хлебных деревьев здесь два вида, из них лишь второе и в буквальном переводе называется хлебным («бредфрут»); первое же, с плодами на коре ствола, чаще именуется «джекфрут», или просто «джек».
Постройки так и не кончаются, только фешенебельные виллы стали перемежаться с, более бедными крестьянскими хижинами, крытыми чем-то вроде тростника.
— Смотрите-ка, пальмовые рогожи из цельных листьев!
Пальма и рогожа — какое, казалось бы, несозвучное сочетание. Но перед нами целая изгородь из рогожных щитов, каждый из них состоит всего из одного пальмового листа. Отдельные «перья» пальмовых вай, не оторванные от стержня и уцелевшие через одно перо нетронутыми, составляют как бы основу «ткани» этой рогожи. А соседние «перья» (тоже через одно) загибаются под 90 градусов, после чего их пропускают по всем правилам ткацкого дела в виде лент, поперечных к основе. Так живой лист превращается в рогожную ткань. Недаром столько рассказывают о разностороннем использовании кокосовой пальмы!
Близ староголландского городка Негомбо останавливаемся у широкой лагуны, на берегу которой расположен рестхауз. В переводе это означает «дом отдыха», но фактически— казенную гостиницу типа наших черноморских пансионатов.
Цейлон неплохо приспособился к своей роли «азиатской Швейцарии». Превосходные дороги обеспечивали английским колонизаторам не только осуществление власти над любой частью острова, но и способствовали развитию туризма.
Коломбо — узел великих трансокеанских маршрутов. От Суэца в Австралию и из Кэйптауна к Сингапуру любые корабли заходят сюда бункероваться углем, хотя своего угля и нет на Цейлоне. И за два-три дня, пока корабль грузится, его пассажиры рассыпаются по острову, спешат к ботаническому саду и храму Зуба в Канди, наслаждаются высокогорной прохладой Нувары-Элии а некоторые проникают и к древним городам Ланки — к руинам Анурадхапуры, Сигирии и Полоннарувы.
Во имя удобства путешествующих по острову и созданы на английский манер эти рестхаузы, удобные бенгалоу, которые встречаешь на любой дороге Цейлона каждые 20–30 километров пути. В любом из них полагается жить не более чем по трое суток, конечно, далеко не задешево. Обеспечен полный пансион в обстановке вполне европейского комфорта.
Рестхауз Негомбо был выбран хозяевами как база для еще одного дозволенного морского купания. Но перед купанием было очередное угощение. Цейлонцы знают, как возбуждает жажду непривычная для северян жара, и в любом месте устраивают нам прежде всего вкусные «водопои». Мы уже испробовали остро газированные оранжады и лимонады, забавно жгучее и чуть хмельное пиво «джинджё», несколько видов шипучих вод с громкими названиями «львиных» и «слоновых» напитков. Среди них, кстати, совсем затерялось и не произвело никакого впечатления пресловутое кока-кола, явно пасующее на Цейлоне даже в рекламе по сравнению с местными водами.
Но в Негомбо нас ждал новый напиток — молодое тодди, — чуть сбраженный кокосовый сок со льда. О нет, совсем не только потому, что любой глоток холода был счастьем после полуторачасовой поездки по экваториальной жаре, нам так понравилось тодди. Мутный молочно-серый напиток радовал освежающей остротой. Что он напоминал? Когда-то продававшийся на улицах Москвы и позабытый теперь молочно-кремовый оршад? Или крымскую бузу, при этом лучшие, наиболее острые и терпкие ее варианты?
Кто-то сравнивает этот кокосовый «квас» с кумысом, а еще кто-то называет кокосовым молоком. Но нас поправляют: это не молоко, а сок из соцветий, только уже забродивший. Соком ореха нас угостят сегодня же. Но европейцы часто ошибаются, называя молоком и сок кокосового ореха. Кокосовое молоко — это совсем другое: напиток, приготовленный из кокосовой мякоти — копры. Позже нас угостили и таким молоком, напоминающим миндальное.
У остатков староголландской крепости колокольня европейского типа. А внутри крепости — нечто вроде тюрьмы под названием «Школа малолетних преступников». Надо ознакомиться и с таким вариантом народного образования.
Пока мы ждем у входа, железнорешетчатые врата раскрываются, но не для того, чтобы впустить нас, а чтобы выпустить из застенка неожиданно торжественную процессию. Несколько учеников-заключенных — темнокожие четырнадцатилетние юноши в светло-бурых (светлее чем тело) рубахах и трусах вшестером несут натянутое в воздухе теневое покрывало над низкорослым толстым и лысым человеком. Это европеец, но декорированный в ярко-оранжевую, блещущую шелком тогу.