Человек играет человеком
Дни идут, усталые, как люди,
Маясь подражанием борьбе:
Где-то там, на перекрёстке судеб,
Человек играет на трубе…
Ничего на свете я не строил с таким воодушевлением и энтузиазмом как церковь. Дикое сочетание, почти агностик, "фома неверующий" и культовое сооружение. Метаморфоза эта имела название из четырех букв.
Нет, сначала ничего не предвещало беды, плавание было спокойным, погода благоприятствовала. Дошли до Тенерифе, высадили женщин и двинулись по пути Колумба.
Нью Йорк как обычно бурлил и радовал своими проблемами. Быстренько перегрузил все на господина Твердого и взялся за озвучку мультфильма. Работа доставила истинное удовольствие, глаза моего помощника Фореста были похожи на чайные блюдца, ничего подобного он никогда не видел, посмотрев, не менее пяти раз подряд простенький фильм он наконец-то взялся за наложение звука, возились мы с ним на пару почти месяц и вот наконец-то "шедевр" был готов.
Наступила осень, и мы отправились в Голливуд на анонсированную премьеру. В "террариуме" царило пошлое веселье, увидев меня, каждый осведомлялся о моих планах и спрашивал, как я буду выполнять обещанное.
Удостоился даже пары заметок в местной прессе, как водится освещавших события с двух сторон. С одной, загадочный русский с его обещанием, с другой, дикарь из варварской России от которого непонятно чего ожидать. Заключались пари, каюсь, сам поучаствовал, на тему сдержу я свое слово или нет.
И вот он настал день премьерного показа, зал ресторана был забит до отказа, заранее столики были заказаны только для участников той проклятой вечеринки, остальное раскупили любопытствующие. Показ свет и…..
По окончанию десятиминутного мультфильма зал молчал, прошла минута, другая, зал молчал, потом раздался задумчивый голос.
— Господа, что за странный испанский, а?
Все вскочили и завопили, таки артисты, существа эмоциональные, да и звук присутствовал и музыка, в общем, выиграли все и я, и Форрест, и его "Фонофильм". Если взять всю бумагу, которая была потрачена на визитки, письма и приглашения которые я получил за следующую неделю, и сдать на макулатуру, то можно было на вырученные деньги издать какую ни будь брошюрку листов на двадцать и экземпляров в пятьсот.
Что пережил Форест мне неизвестно, бросив его в одиночестве отдуваться за доставленное удовольствие, переадресовав всех желающих приобрести фильм для проката в нью-йоркский филиал, сбежал, отговорившись множеством дел и пообещав предоставить очередное произведение своего сумрачного гения через год, другой. Сбежал не просто так, а попутно вырывая у себя на всех местах волосы потому как колокольным звоном прозвучало слово с запахом денег, которое завтра облетит все штаты, это будет культовое слово "ПЛАСТИЛИН". Ну кто мне мешал озаботиться его производством, кто? Озолотился бы, в прямом и переносном смысле. Отрыжка моего века до сих пор действовала на меня как шоры. То, что для меня было обыденностью, вызывало дикий ажиотаж у неизбалованной шоу эффектами публики.
После возвращения в Нью-Йорк проследил за передачей дел новому руководителю американского отделения, переговорил с ним о путях развития и опять как белка помчался по кругу Аргентина, Испания, Франция. Опять организация людей, перевозка их к месту работ, расселение.
К лету двадцать четвертого года закончил переселение, закрыл представительство в Бизерте. Заехал к Игнатьевым в Париж порадовал его пророчеством, что в следующем году наладятся отношения между Францией и Советской Россией. Продал ему патент на радиолампы, рассказал о бедах остатков русской общины во Франции, рассказал о своем путешествии за океан, в общем пообщался.
Со мной в поездку напросилась семья Твердых, познакомил их с четой Игнатьевых и оставил там на растерзание, пусть посмотрят на "предателя" белого движения, женщины не столь политизированы, быстро найдут общий язык.
Сам с Владимиром отправился в путешествие по немецким заводам, с мыслью урвать чего ни будь себе в разоренной войной стране. Разместил заказы и направился обратно. По приезду в Париж, где Владимир собирался поступать в университет, нас настигли две неприятные новости.
Первая заключалась в том что из Марселя пришло известие о поломке машин на яхте, ее пришлось ставить в док на ремонт который грозил затянутся на три или четыре месяца.
Вторая была ну не то что бы неприятная, нет скорее обременительная. Наталья собралась поступать в Вашингтонский университет, дамы уже списались с отцом, тот подготовил жилье и ждал их к началу осени. Увы, Людмила Васильевна простудилась, заболела и не вставала с постели, хотя врачи в один голос говорили что опасности для жизни нет отправлять ее в заморское путешествие было рискованно. Так вот и получилось что сопровождающим общим решением назначили меня.