– Братья бывают близкими и дальними, – заметил Сургон, – и остаются братьями, если даже не знают друг о друге. Тем не менее, я не стремлюсь навязаться к тебе в родню. Просто хочу сказать, что для меня вернуть вознаграждение, полученное за восстановление рода, является не прихотью и не широким жестом, а непреложной обязанностью.
Алекс деньги взял: Сургон поступал по отношению к нему благородно и, по крайней мере, в данный момент, чистосердечно. В качестве ответного жеста Алекс решил сообщить Сургону дни рождения своих бабушки и деда, которые теперь ясно для чего Сургону требовались – ведь он являлся хранителем сведений о всех представителях своего народа, включая их семьи, – и не сообщил немедленно только потому, что надеялся сделать это более к месту, когда зайдёт подходящий разговор. Сургон же продолжал обращаться к Алексу тем доверительным тоном, который устанавливается между по-родственному близкими людьми.
– Тебе пока многое непонятно, – говорил он, – но постепенно я буду знакомить тебя с обычаями народа исседонов и делиться некоторыми нашими сокровенными знаниями, главным из которых является знание об острове Веры. На протяжении тысячелетий исседоны воздавали здесь хвалу Всевышнему Богу, дающему жизнь, молили о помощи и снисхождении Великих Духов, следящих за жизнью, и поддерживали связь с умершими предками.
– Так все эти сооружения на острове воздвигли вы?.. Мы?.. – не знал как правильно выразиться Алекс. – Воздвигли исседоны?
– Нет, мегалиты были установлены неизвестными нам людьми древности. Мы лишь повстречали на своём пути великие храмы, узрели их небесную сущность и благоговейно припали к гранитным подножиям. В отличие от других народов исседоны не сочли возможным докучать священному острову своим постоянным присутствием. Но мы неизменно возвращаемся сюда, чтобы исполнить древние ритуалы.
Речь Сургона о связи настоящего и далёкого прошлого лилась ровно, неторопливо, подобно течению времени, и лишь иногда, как бы некстати, перебивалась звуками острова. Звуков этих было много: с силой бил волною о камни исполин-Тургояк, шумела на разные голоса неспокойная листва, пронзительно вскрикивала за мысом чайка. О чём она кричала? Что оплакивала и что хотела передать? Казалось, остров разговаривает с Алексом, но тот не в силах был понять его языка.
– Когда-нибудь мы поговорим о сокровенных знаниях более подробно, – сказал Сургон, – а сейчас нам пора в обратный путь.
Убрав следы обеденного привала, они отправились к берегу, где дожидалась их лодка с перевозчиком. Задержавшись на высоких гранитных валунах, Алекс ещё раз оглядел землю, по которой сегодня прошёл.
– Удивительное место этот остров, – повторил он прежде сказанную фразу. И немного погодя, добавил: – Символическое.
Сургон, дожидаясь спутника, тоже остановился.
– Что ты имеешь ввиду?
Алекс имел ввиду то, что иногда его размышления о жизни неожиданно получали зримую, материальную форму. Отдельные предметы, объекты становились воплощением его субъективных переживаний, и он сам удивлялся, насколько подобные воплощения представали полными, законченными, словно специально созданными для раскрытия прежде ускользающего смысла.
– То, что каждый из нас пребывает на своём острове веры – faith, belief, – окружённом со всех сторон водой, – сказал Алекс. – Ты не находишь?
– Э-э… – замешался Сургон. – Пожалуй. По крайней мере, очень может быть.
– Мы совершаем по нему переход от «царства живых» в направлении «царства мёртвых» и на основании пережитого строим нашу личную веру. Не обязательно веру в Бога. Во что угодно: веру в людей, в лучшую жизнь, в свои силы, в детей, в мировой прогресс, в цель существования… И в Бога, конечно, тоже. Вот мы с моим братом Вильямом выросли в одной семье, а верим по-разному. И не так, как наши родители. Не говоря про кого-то постороннего. Нет двух людей с одинаковой верой, у всех она своя, у каждого свой остров. И чтобы добраться даже до соседнего острова – необходимо переплыть ледяные воды.
– Ого! – рассмеялся Сургон. – Да ты в душе тоже писатель. Прекрасная метафора! Разреши, я вставлю её в свой роман?
– Если хочешь.
Они дошли до отмели, где возле лодки, уже частично сдвинутой в воду, ждал их сторож турбазы. Остроконечные уши его были спрятаны под шапочку, густые брови недовольно топорщились. Не останавливая на собеседниках вороватого взгляда, сторож принялся высказывать им претензии за долгое отсутствие, очевидно желая выторговать дополнительную плату. Но Сургон не стал вступать в разговоры: забравшись в лодку, он уселся на корму и, пригласив последовать своему примеру Алекса, стал терпеливо ждать отправления, и сторожу ничего не оставалось, как, недовольно ворча, сесть за вёсла.