– Вполне это допускаю, – сказал Алекс.
– Любой народ на земле относится настороженно, а большей частью неодобрительно к браку с представителями других наций, – продолжал Сургон. – Для нас же этот вопрос является первостепенным. Конечно, в современных условиях мы не можем категорично запретить члену общины связать свою жизнь с иноплеменником. Но многие исседоны, чувствуя ответственность перед сородичами, следуют традициям добровольно, а не в порядке принуждения. И если ты любишь человека, то, может быть, не стоит ставить его перед трудным выбором сердца и совести?
– Какое отношение это имеет ко мне?
– Почти никакого. Выбор, возможно, придётся делать Таисии.
– Не понял… Господи! Понял. Она ведь твоя…
– Племянница, – охотно подсказал Сургон.
– А значит…
– Значит, принадлежит к народу исседонов. Таисия – исседонка, причём, чистокровная. Когда с её родителями, членами нашей общины, случилась трагедия – оба они разбились в автомобильной катастрофе, – мы поспешили девушке на помощь. После похорон я рассказал Тае, кем для неё являюсь.
– Да, она мне говорила. Только умолчала про исседонов.
– Она обязана молчать про исседонов.
– Но сказала, что поехала с тобой.
– Поехала, и я очень этому рад, потому что за прошедшее время очень её полюбил и к ней привязался. И конечно, мне доставит огорчение, если Тая решит связать жизнь с мужчиной из другого народа.
– Ты шантажируешь меня, – усмехнулся Алекс.
– Боже упаси! – поднял руки Сургон. – В любом случае, она поступит так, как считает нужным. Хотя, возможно, и будет мучится от чувства вины и проявленной неблагодарности: даже не ко мне, а к собственному народу. Но я хочу убедить тебя не ставить её перед столь сложным выбором, тем более, что тебе это ничего не стоит. Ведь я не заманиваю тебя в исседоны, а приглашаю разделить их духовное богатство.
– Всё же это похоже на заманивание.
– Я не заманиваю, а приглашаю, – повторил Сургон.
– Хорошо, приглашаешь. Но зачем тебе это нужно?
– Потому что исседонов осталось слишком мало. И опасность для общины заключена не только в уменьшение нашего числа, но и в более частых по этой причине браках между близкими родственниками. Нас давно одолевают не полчища захватчиков, а генетические заболевания, мы чувствуем признаки вырождения. Нам нужна свежая кровь. Смешаться с другими народами – это путь к исчезновению, а принять к себе здорового, сильного и умного молодого человека, каким являешься ты, было бы для нас благом. Видишь, как я с тобой откровенен. Решайся. Исправь ошибку своего деда Боеру Холви.
Алекс задумался.
– Но что мне предлагается делать в качестве исседона? – спросил он.
– Ничего, просто быть им. Нам не нужны твои действия. Достаточно того, что ты станешь исседоном и разбавишь нашу застоявшуюся кровь своей.
Алекс продолжал думать. Сургон был озабочен существованием своего народа, благу которого всеми силами старался способствовать. Это понятно. Чего же хотел Сургон от Алекса? В общем-то, ничего особенного. Алекс как жил, так и продолжал бы жить своей жизнью, разве что называясь теперь и исседоном. Ну и на здоровье, кому от этого хуже? Тем более, что такой шаг снял бы все препятствия в его взаимоотношениях с Таей. Вот только Алекс не хотел, чтобы этими отношениями его держали на крючке.
– Мне нужно время, – сказал он Сургону.
– Времени нет, – покачал тот головой. – Его отняли дни твоей болезни. Сегодня мы должны либо ехать на посвящение, либо сообщить о твоём отказе.
– Тогда подожди меня здесь.
Выйдя от Сургона, Алекс решительным шагом направился к Тае. Её на кухне не оказалось. Алекс подождал немного, потом выглянул из дома, но никого не увидел и там. Не нашёл он Таи и в банно-прачечном помещении, открытом настежь для проветривания. И только потом сообразил, что кроме пребывания на кухне и в прачечной она должна где-то жить! Просто он настолько привык видеть Таю за делами общими, что не задумывался о её личном быте. Но где она жила? Если бы в какой-то из комнат, выходящих в коридор, Алекс давно бы это увидел. Значит, в лаборатории есть ещё помещения, или, по крайней мере, ещё одно. Он обследовал границы кухни-столовой и с противоположной от коридора стороны, невидимой за посудным шкафом, в самом деле обнаружил старую филёнчатую дверь. Алекс постучал.
– Да-да, – раздался из-за двери знакомый голос.
«Как же я невнимателен к Тае», – входя, укоризненно подумал Алекс.
Тая сидела в обшитом тканью старом кресле, поджав под себя ноги, с потрёпанным томиком в руках. Её комната единственная из всех помещений лесной лаборатории обладала признаками домашнего уюта, напрочь отсутствующего в пустой спальне Алекса, или спартанском полу-кабинете Сургона. Здесь кроме кровати и кресла, в котором сидела сейчас Тая, имелся и шифоньер, и комод с потёртой крышкой, и тройное зеркало на комоде, и столик, на котором стояла чайная чашка, и этажерка с расставленными на полках минералами. Из очень простой стеклянной вазы выглядывали несколько засушенных растений. На стене висела фотография с изображением мужчины, женщины и Таи – в очень юном, почти детском возрасте.