– Тебе, наверное, до меня в то Рождество не было дела, потому что ты получил от родителей в подарок игровую приставку, которую тут же уволок в свою комнату, – сказал Вильям. – А я нашёл под ёлкой только поздравительную открытку с раскрашенным крестиком и отчаянно разревелся. Мама кинулась меня утешать. Она сказала, что подарок мой не простой, а с секретом, как любил делать дедушка, и чтобы я посмотрел в ту сторону, куда смотрит крестик. Я установил открытку на прежнее место, развернулся посмотреть, куда «смотрит крестик», и увидел там огромную коробку с самосвалом: мой подарок был просто слишком большой, чтобы поместиться под ёлкой.
– Самосвал помню, – сказал Алекс.
– Ещё бы! – расплылся Вильям. – Шикарный был самосвал. Его кузов до сих пор стоит у меня под всякие мелочи.
– И ты хочешь сказать…
– Вот именно, – кивнул Вильям. – Что следовало бы глянуть, куда «смотрит крестик».
– Почему же ты раньше об этом молчал? – возмутился Алекс.
– Откуда я знал, что ты ищешь какой-то подарок? – развёл руками Вильям. – Вспомни лучше, что располагалось напротив стены с крестиком? Ведь ты там был.
Алекс напряг память.
– Ничего. Сад.
– Ну, возможно, следует покопать в саду. Он большой?
– Подожди, – перебил брата Алекс. – Там, кажется… Точно! Там находилась купальня!
– Купальня?
– Она называется «русская баня». Я мылся в такой. По виду – маленький дом, и тоже из брёвен.
– Значит в дополнение к рытью сада надо будет разобрать каждое бревно «русской бани». Но для начала выкупить землю вместе с домом и купальней, а то хозяевам может не понравиться чужая активность на своём участке. Ты собираешься этим заняться?
Алекс покачал головой:
– Иностранцам попасть в Миасс обычным порядком нет ни какой возможности: в этом городе делают ракеты.
– Нет возможности? – удивился Вильям. – Ах, да, Света говорила что-то такое. Но, насколько я понял, это было давно, ещё в Советском Союзе.
Алекс понимающе усмехнулся: Сургон солгал и насчёт «закрытого города»:и тоже с целью ограничить чрезмерную тягу гостя к самостоятельным перемещениям.
– А сейчас все родственники Светы зовут меня в гости, – сообщил Вильям. – Слушай, у неё, оказывается, столько родственников!
– Даже если иностранцы имеют право посещать Миасс, я всё равно не поеду, – сказал Алекс. – Может быть, ты?
– Ни за что.
Оба слишком хорошо помнили коробку с отрубленными руками четырёхпалого исседона. После её получения возле палаты Алекса был установлен круглосуточный полицейский пост, а Вильям, мало того что отказался без сопровождения доктора Светы покидать пределы больницы, так теперь свадьбу намеревался устроить исключительно в Соединённых Штатах, ломая голову над тем, где найти денег на приезд многочисленных русских родственников.
– Но у меня есть предложение… – сказал Алекс, поворачиваясь к компьютеру.
Братья быстро сочинили текст. Алекс распечатал его на принтере и вложил в конверт вместе с фотографией Бориса Холвишев, сделанной у бревенчатой стены. Затем Алекс и Вильям отправились в нотариальную контору, где, оставив конверт, распорядились вручить его своим потомкам спустя тридцать лет после смерти последнего из братьев.
ЭПИЛОГ
Сургон, закончив читать вслух, поднял к губам изготовленную из черепа чашу и с удовольствием отхлебнул вина. Недавно покрытая позолотой чаша сверкала на свету ярче, чем золотой перстень на одном из пальцев, её обхватывающих.
– Роман готов, – с удовлетворением констатировал Сургон, – можно отправлять в редакцию.
В лесной лаборатории было пусто и холодно. Вещи вывезли ещё два дня назад, и сейчас оставалось захватить кое-какие мелочи и прибраться в остающихся на зиму помещениях. Лес за окнами дышал шумно, со свистом, будто ветеринар Гызат, а с сизого неба иногда падал серый колючий снег.
– Только я не могу понять, – задумчиво произнёс Сургон, – финал романа сочинил я сам, или эти виденья промелькнули в мозгу Алекса Коннелла, когда его повели к жертвенному камню, а уже потом посредством чаши передались мне?
Сургон глянул на неровный золочёный сосуд в своей руке и отпил ещё вина.