Я разговаривал с Бханте Ньянадипой о важности опоры (nissāya) нового монаха на своего наставника: период продолжительностью не менее пяти лет, который он должен провести со своим учителем. Он сказал, что очень важно иметь наставника. Нужно найти человека, превосходящего тебя в знании Дхаммы и Винаи. Но он не нашел никого подходящего. Он признал, что особенно важно, чтобы новые монахи, которым трудно охранять свой ум и которых легко отвлечь чувственностью, не искали одиноких мест слишком рано. Предпочтительно, чтобы они оставались в лесных монастырях вместе с другими. И всё же мне показалось, что, хотя Бханте не проводил время с учителем, он в какой-то мере испытал свою версию подходящей ниссайи. Он прожил более пяти лет на одном месте, установив строгую дисциплину и изучая сутты под руководством трудов своего покойного учителя Бханте Ньянавиры. Он доказал, что, по крайней мере, некоторые монахи могут опираться на глубокую внутреннюю силу и не бояться одиночества.
Одиночество устраивало Бханте Ньянадипу, это было в его характере. Бханте Ньянавира был его наставником в то время, и, хотя он знал, что его наставник Бханте Ньяналока не может предложить руководство, их отношения оставались дружескими. Бханте Ньяналока уважал Бханте Ньянадипу за его общую добродетель и заботу о Винае. Кроме того, Бханте Ньянадипа никогда не присоединялся к другим монахам в критике недостатков Ньяналоки, особенно в отношении некоторых серьёзных вопросов Винаи. Но Бханте Ньянадипа был убеждён, что ему необходимо покинуть Островную обитель. Там уже наблюдался значительный упадок в Сангхе и Винае, и ситуация ухудшалась во время длительных отлучек Бханте Ньянавималы с острова. Бханте Ньянадипа хорошо понимал, что для того, чтобы остаться в одеянии, ему придется уёхать.
Таким образом, вернувшись в Бундала кути, теперь уже в качестве бхиккху, он стал “Третьим отшельником Бундалы”. Он оставался там в течение восьми лет до 1978 года, рассматривая в течение первых двух лет возможность найти себе место в Дании или где-нибудь ещё в Европе. Он даже написал письмо своей матери с просьбой найти место для него. Но в конце концов он отказался от идеи возвращения на Запад, а вместо этого укрепил свою решимость сосредоточиться на Дхамме и не отвлекаться на планы и дела. Он даже решил, что не будет покидать своё кути дольше, чем на двадцать четыре часа. В то время для него было большим преимуществом то, что у него был влиятельный сторонник — адвокат, который мог позаботиться о его визе. Это избавило его от необходимости каждый год ездить в Коломбо.
Информация, которую мы имеем об этом периоде в Бундале, получена от американского профессора Форреста Уильямса, который общался с Бханте Ньянадипой по некоторым вопросам, касающимся наследия Бханте Ньянадипы и публикации его трудов. Бханте Ньянадипа уважал желание Бханте Ньянавиры опубликовать его “Записки о Дхамме”, но он не хотел быть вовлеченным в мирские дела. Он с удовольствием читал труды Бханте Ньянавиры и некоторые книги по экзистенциализму, которые стояли на полке в кути. Он даже сравнил книгу Хайдеггера “Sein und Zeit”, написанную на немецком языке, с её английским переводом, отметив на полях несколько исправлений к переводу. Тем не менее, через пять лет Бханте Ньянадипа отослал все книги, которые не имели прямого отношения к Дхамме. «Они мешали мне», — объяснил он. Он понял, что не может просто наслаждаться чтением и изучением книг. Он должен был применить всё, что узнал, на практике. «Только прямое знание может открыть истину», — сказал он. «Лёгкого пути нет. Вы должны пройти через это трудным путём. Нельзя бояться дуккху. Вы должны увидеть страдание. Тогда вы сможете стать сотапанной».
Поначалу затворничество давалось Бханте Ньянадипе с трудом, но с этого времени оно стало сердцем его практики. Позже он скажет, что не был счастлив, возможно, «иногда даже впадал в депрессию». Трудно было научиться принимать одиночество, потому что даже после нескольких лет пребывания в Бундале Бханте было в тягость оставаться одному, без живого наставника или проводника. Поначалу он радовался случайным посетителям и не возражал против бесед, но через некоторое время заметил, что был счастливее, когда к нему никто не приходил. Он понял, что визиты других людей мешают ему.