Однако эти мореплаватели до Изменного не добрались. Первым кораблем, который появился в его водах, был «Св. Михаил» Шпанберга. Энергичный, упрямый, упорный в достижении цели, Мартын Шпанберг был помощником Беринга во второй Камчатской экспедиции. В районе Курильской гряды он начал работать в 1738 году.
В первый год плавания, выйдя на трех судах из Охотска, он направился к Курилам, затем корабли его разошлись. «Михаил» под командованием Шпанберга пошел на юг и обогнул Уруп. Лейтенант Вальтон на «Надежде» опустился до Хоккайдо. «Гавриил» под командой Шельтинга описывал берега Сахалина.
На второй год Шпанберг ходил до берегов Хондо. На обратном пути он был у Хоккайдо и обследовал южные Курильские острова.
Результатом его работ стала карта всех островов Курильской гряды. Пораженный обилием островов и утомленный необходимостью придумывать для каждого название, мореход часто ограничивался тем, что указывал на карте порядковый номер открытого острова. На карте, которую Шпанберг представил в Санкт-Питербурх после окончания плавания, значились тридцать островов. Однако на изданной двумя десятилетиями позже Парижской академией наук почему-то в нижней части Курильской гряды имелся и тридцать первый остров. Именно он и получил впоследствии японское название Сендзюкуити.
Название Изменный было присвоено острову на основании свидетельств о плавании в 1811 году в этом районе Головнина и происшествия, которое имело с ним место.
Совершивший под командованием Головнина плавание из Кронштадта на Камчатку корвет «Диана» вышел из Петропавловска, имея целью уточнить морскую опись островов, подтвердить государственную принадлежность Сахалина к России и попытаться установить дипломатические связи с Японией. Обнаружив в безымянной бухте на острове Кунашир селение, Головнин сошел в шлюпке на берег. Селение оказалось небольшим японским укреплением. Японцы хитростью заманили Головнина с товарищами — мичманом Муром, штурманом Хлебниковым и четырьмя матросами — в крепостицу и арестовали их. Только после длительных переговоров, во время которых между Кунаширом и Хоккайдо, где сидел японский губернатор, с черепашьей скоростью двигались гонцы, а каждое сказанное или написанное слово превратно истолковывалось, отважный капитан-лейтенант и его товарищи были освобождены. В память об этом происшествии Головнин назвал бухту — бухтой Измены, а остров, лежавший неподалеку в море, островом Изменным. Это название вначале не привилось, и о нем вспомнили только в 1946 году…
— Все ясно! — сказал Аркадий, — теперь нам нужно описание самого острова. Нет ли близ него затонувших судов?
— Нужно смотреть лоцию.
Вскоре мы сидели над ней — над толстой книгой в красном коленкоровом переплете — и, затаив дыхание, перелистывали желтоватые добротные страницы.
— Кунашир. Это не то, — бормотал Аркадий. — А вот и Изменный… «Вход в бухту. У входа в бухту установлен на возвышении семнадцати метров огонь… В бухте возможна стоянка судов малого водоизмещения…» Так, так… Никаких выброшенных на камни кораблей.
Прочитав внимательно все, что относилось к острову, мы закрыли книгу.
— Подожди, — сказал Аркадий. — А что, если посмотреть рядом. Соседние острова. Открой-ка еще раз.
Мы снова углубились в чтение.
— Вот, — неожиданно и глухо сказал мой друг. Палец его уперся в страницу и задрожал. — Вот тут. Прямо написано — «в тысяча девятьсот двадцать втором году». Читай вслух.
Следя за торопливым движением его узкого желтого ногтя, я прочел:
— «Два Брата. Отдельная скала, с раздвоенной вершиной, лежит в центре каменной гряды. В двух кабельтовых от нее среди камней ранее возвышались остатки судна, затопленного во время шторма в 1922 году. Ограждена южная оконечность гряды…»
Я задумался. Может быть, это вовсе, и не «Минин»? И, кроме того, где второй пароход?
«Ранее возвышались». Значит, теперь не возвышаются?..
Вернулся Белов и принес дело об аварии.
Все последующие дни мы приходили в инспекцию к девяти утра, усаживались в библиотеке, брали пухлую пожелтевшую папку, с широким коленкоровым корешком и шелковыми вкрадчивыми завязками, открывали страницы с описанием аварии и углублялись в них.
Сухой язык, которым были написаны опросные листы и акты, как нельзя лучше помогал восстановить напряженную драму, которой закончилась эпопея двух пароходов.