Погрузку в Петропавловске надлежало произвести на рейде, не подходя к причалам, во избежание стихийного захвата пароходов ждущими эвакуации воинскими частями и обывателями.
По пути пароходам надо было пополнить запасы угля в Хаккодате.
Перейдя туда в конце октября, «Минин» и «Аян» стали готовиться к далекому и, как надеялись Мостовой и Нефедов, последнему рейсу.
В Хаккодате к пассажирам присоединилось несколько вечно пьяных казачьих офицеров со взводом солдат, отчего жизнь на пароходах вновь приобрела характер скандальный и тревожный.
Выход из Хаккодате был назначен на первое, затем перенесен на второе ноября. Пассажиры волновались. Ходили слухи, что во Владивостоке на сторону Советов перешли команды одного или двух миноносцев и им приказано задерживать, возвращать и даже топить пароходы с эмигрантами.
Закончив погрузку угля первым, Мостовой стал ждать. Однако вмешался консул и, уступая требованиям пассажиров, приказал «Минину» идти, не дожидаясь, когда кончит бункероваться «Аян».
Капитаны встретились на причале.
— Мне еще полсуток, самое малое, — сказал Нефедов, который только что поставил пароход под бункеровку. — Иди.
— Не доходя до Немурокайкио лягу на курс сорок восемь градусов, — сказал Мостовой. — В случае чего догонишь?
— Постараюсь.
Нефедов ушел, а капитан «Минина», проклиная в глубине души консула и пассажиров, отправился на почту, рассчитывая послать весточку семье, оставленной во Владивостоке.
Такие обстоятельства привели к тому, что на рассвете четвертого ноября «Минин» очутился один в водах западнее Хоккайдо, направляясь курсом 48° к островам Большой Курильской гряды.
Пароход шел двенадцатиузловым ходом.
На судне царило молчание. Ровная белесая поверхность океана, ее кажущаяся неподвижность никого не обманывали — по небу ползли длинные облачные перья. Приближался тайфун.
Капитан с полуночи только дважды покинул мостик. Первый раз, около трех часов, он спустился в свою каюту, выпил чашку горячего чая и сменил влажное от тумана белье на сухое. Второй раз он прошел в рубку радиотелеграфиста, поскольку тот доложил о том, что наладил искровой передатчик. Но сообщение оказалось преждевременным: как только капитан попросил связаться с Хаккодате и запросить погоду, передатчик вышел из строя опять.
Закутанный в длинную, до пят, шубу Мостовой стоял у брезентового обвеса и смотрел, как впереди движется лиловыми полосами туман.
Настроение капитана не улучшалось. Долгий рейс на Камчатку не сулил ничего хорошего.
Около 13 часов он приказал помощнику вынести на мостик карту. Отпечатанная в Лондоне, она уверенно показывала полное отсутствие в районе плавания опасностей. Ближайшая земля — Шикотан и цепочка не названных на карте мелких островов оставались справа от курса. Приглубый высокий берег Кунашира должен был открыться часа через четыре. Обратив внимание помощника на высокую и, очевидно, приметную вершину вулкана Тятя-яма, капитан приказал взять, как только откроется вершина, ее пеленг.
В 14 часов 03 минуты капитан подошел к компасу и заметил, что рулевой, вместо заданного ему курса 48 градусов, держит 43 градуса. Мостовой сделал ему замечание, и в тот же момент послышался крик помощника:
— По носу — камни!
Первым движением капитана было — перевести ручки телеграфа на «стоп». Почти одновременно, взглянув за борт, он увидел слабый водоворот над камнем, едва скрытым водой.
В машинном отделении не сразу заметили перевод стрелки. Капитан резким движением повторил «стоп». Телеграф звякнул и подтвердил получение команды.
Глухие удары винта затихли.
— Прямо по корме — камни! — закричал помощник. Он успел выбежать на крыло мостика и, приложив к глазам бинокль, обшаривал взглядом пространство, по которому только что прошел пароход.
Этот доклад, вероятно, имел роковые последствия. Трудно сказать, были или нет в действительности за кормой камни или помощник принял за них движение воды, потревоженной судном. Во всяком случае, Мостовой, вместо того, чтобы дать команду «полный назад», снял руки с телеграфа, и пароход на какое-то время был отдан во власть ветра и течения.
Изменение хода не могло остаться незамеченным, на палубе появился боцман с двумя матросами.
— Отдать правый якорь! — последовала команда с мостика.