Он терся у борта катера, поддерживая опутанный тросами груз, отводил его от борта, сам остерегаясь удара.
— Раз-два — взяли! — скомандовал Боб.
Груз вышел из воды, превратился в длинный, опутанный тросами и зелеными водорослями, поросший ракушками цилиндр, потяжелел и остановился. Как мы ни бились, он только покачивался, глухо ударялся о борт, но дальше вверх идти не хотел.
— Мы просто устали, надо отдохнуть, — сказал, отдуваясь, Аркадий. — Такой пенал не может быть чересчур тяжелым — его ведь носили с места на место.
Остановив тросы, перегнув и закрепив их, мы сели отдыхать.
— Долго вы там? — крикнул Николай из воды.
— Сейчас…
Мы снова разобрали тросы, ухватились поплотнее, уперлись, стали плечом к плечу, потянули. Груз, ударяясь о борт, легко пошел вверх, остановился у среза платформы, приподнялся над ним, перевалился, с грохотом обрушился на палубу и замер.
Мы молча расселись вокруг.
Николай вышел из воды.
Черная туча обняла полнеба. Флаг на мачте трещал и рвался. В вантах начинал тонко петь ветер.
— Надо уходить, — крикнул Григорьев с катера, — скоро начнется. Хорошо, если успеем дойти.
Мы успели. Не заходя на островок — там оставалась одна кухня, — мы направили катер к Изменному. Мы шли, тарахтя мотором, раскачиваясь и ловя звуки надвигающегося ненастья. К исходу второго часа черные мысы встали перед носом катера. Нас уже болтало. Белые вспышки пены мигали у подножия скал. Волны догоняли нас, поднимали корму, клали катер на один борт, на второй, уходя, обгоняли, высоко задирали катерный нос. В вантах нетерпеливо, угрожающе непрерывно гудел ветер.
Наконец мы вошли в темную пасть бухты. Впереди вспыхнули дробные огоньки поселка. Они горели спокойно и уверенно. В корму ударило. Хлесткий сноп брызг, пролетев над палубой, окатил наши спины.
— Ушли, — сказал Григорьев. — Теперь-то что!
Показался причал. Одинокая черная фигура стояла на нем. Человек держал руки в карманах, воротник его пальто был поднят.
— Василий! Смотри — Василий! — сказал мне Аркадий. — Приехал-таки. Вот молодец!
Катер, работая мотором назад, гася инерцию, медленно подходил к причалу.
Над нашими головами исчезали звезды. Невидимая туча, наползая, закрывала их…
Шторм продолжался четыре дня. Желтые пенные валы один за другим входили в бухту. От непрерывных их ударов о скалы стоял гул. Дождь лил беспрестанно, то усиливаясь, то ослабевая. Ручьи вздулись и вышли из берегов. Шумя и вздрагивая, вода билась о стволы деревьев. Один из сараев, подмытый, рухнул, и вода, разобрав его по доске, унесла в бухту.
Ветер выл ровно и безнадежно; усиливаясь, он переходил в свист, и тогда все остальные звуки исчезали, уступая ему. Не было ничего — только этот бесконечно ликующий свист, не оставляющий надежд.
В полдень от пирса оторвало бот. Его долго носило по бухте, пока не выбросило на камни у входного мыса. Мы побежали туда с рыбаками и, стоя по пояс в воде под холодными брызгами, держась руками за холодные мокрые камни, передавали друг другу вещи, которые снимали с бота Матевосян с двумя водолазами.
Катер сидел прочно, с каждым ударом все глубже уходя в расселину между камнями. Волны то и дело накрывали его палубу.
Стоя на ней, сотрясаемые ударами воды, рыбаки сняли телефон, компасы, отличительные огни. Прежде чем катер развалился, они успели вытащить аккумуляторы и унести рацию.
Когда корпус стал трещать и распадаться, люди покинули судно. В поселок шагали молча. Каждый думал о своем. Мокрые струи текли по нашим плечам, лица были сырыми…
— Неприятность? — спросил Аркадий бригадира.
Тот кивнул.
— Может, мне сказать в Южно-Курильске? Мол, был при этом, видел. Отметить героизм…
Матевосян насмешливо посмотрел на него.
Вечером того же дня мы открывали поднятый с «Минина» цилиндр. Когда лезвие ножа, которым Николай счищал налет водорослей и сбивал пласт раковин, уперлось в какую-то неровность, все затихли. Нож уверенно открывал место кольцевого стыка.
— Крышка! Во гад! — свистящим шепотом сказал Боб.
Николай осторожно надавил на рукоять. Лезвие финки, повинуясь руке, углубляясь в поверхность цилиндра, отделило лепесток металла. Тусклый свинцовый блеск возник на месте ущерба.
— Это пенал, — сказал Аркадий. — Друзья мои, это пенал!