— «Бухта Бековича, — прочитал он, раскрыв книгу, — неглубоко вдающаяся в берег бухта с глубинами до семи метров. Подход к берегу возможен для судов с осадкой не более полутора метров.
Вход в бухту со стороны моря затруднен благодаря наличию нескольких песчаных кос — остатков бара реки, пересыхающей в летнее время.
При подходе следует соблюдать осторожность: берег имеет сходство с берегом в районе Тюбкендерли, но может быть легко отличен по приметному знаку — буровой вышке, установленной на склоне одного из холмов, распадок между которыми отмечает вход в бухту».
— Вот оно что! — сказал я. — И тут буровая вышка.
— Вышку у Тюбкендерли поставили несколько недель назад. Старшина катера мог о ней и не знать. Достаточно проверить — есть или нет его роспись на извещении мореплавателям.
— А извещение издали?
— Да.
— Врач не опоздал?
— Его доставили самолетом. Посадочной площадки там нет — летчик сажал машину на береговой песок. У больного был острый приступ аппендицита.
— Старшина утверждает, что ошибся в определении берега?
— Конечно. Но ему не верят. Он не раз бывал в бухте Бековича и хорошо знает подходы. Сейчас он придет сюда сам. Через час нас примут начальник порта и аварийный инспектор. — добавил Белов. — Я думаю, старшина говорит правду.
В дверь постучали.
— Войдите! — крикнул из-за перегородки диспетчер.
Дверь приоткрылась, и в комнату протиснулся широкоплечий парень в синей форменной куртке с желтыми пуговицами. Он сгреб с головы фуражку и, задевая, стулья, направился к окошку в стеклянной перегородке. В парне нетрудно было узнать матроса с фотографии — старшину катера.
— Вы вызывали меня? — спросил парень.
Диспетчер кивнул в сторону Белова и закрыл стеклянное окошечко.
— Нам нужно кое о чем с вами поговорить, — произнес Белов и привстал. — К сожалению, здесь, только два стула.
— Ничего, я постою, — сказал парень и приготовился слушать.
Он стоял чуть согнувшись, большие руки теребили фуражку. На куртке двигались и поблескивали латунные, старательно начищенные пуговицы.
— Я постою, — повторил старшина, морща упрямый круглый юношеский лоб.
Осенью Белов был послан для проведения расследования обстоятельств аварии «Марии Чупровой» — моторной шхуны, принадлежавшей Красновскому рыбкомбинату.
Вернувшись, он представил отчет и материалы опроса команды, но в тот же день был снова вызван начальником отдела.
На столе перед начальником лежали бумаги, представленные Беловым.
— Слушаю, — сказал Белов. Он стоял у полуприкрытой двери, слегка щурясь, наклонив набок голову, и смотрел на молодого краснолицего начальника.
Тот пошуршал страницами, вздохнул и, оттянув пальцем тугой крахмальный воротничок, спросил:
— Писали в инспекции?
— Здесь, Алексей Алексеевич.
Начальник помедлил.
— Вы ошиблись в описании повреждения, — недовольно сказал он и медленно повел подбородком.
Из-под воротничка выползла красная, натертая жестким ребром воротничка полоска.
Белов вежливо слушал.
— Полагаетесь на память? — сказал начальник. — Подойдите сюда. Что вы тут понаписали?
Маленький инспектор заглянул через стол в лист, по которому мерно постукивал короткий начальственный палец.
— «Пробоина располагается в борту против мачты между двенадцатым и тринадцатым шпангоутами».
— А это что?
Начальник подвинул к краю стола желтый потрепанный лист миллиметровой бумаги.
Белов долго рассматривал лист.
— В судовых документах такого чертежа я не нашел. Был только эскиз, выполненный от руки, — сказал он наконец.
— Вы не нашли, а я нашел. В заводском архиве, — довольно сказал начальник и снова нахмурился.
— Против мачты между двенадцатым и тринадцатым… — повторил он и повел пальцем по чертежу. — А мачта стоит на…
Теперь сдвинул брови Белов.
— Здесь — на десятом.
— Вот именно!
Больше начальник ничего не добавил. Он смотрел на маленького Белова с нескрываемым удовольствием, прикидывая, что с ним сделать: отругать или помучить вопросами.
— Но я помню, — сказал Белов, — пробоина — против мачты. Между шпангоутами номер двенадцать и номер тринадцать.
— По-вашему, ошибка в чертеже?
— Да.
Начальник протянул руку к телефону, набрал номер заводского коммутатора и попросил найти чертеж какой-нибудь однотипной с «Марией Чупровой» шхуны.
— Мачта на десятом шпангоуте, — равнодушно сказал он, когда завархивом навел справки. — Начинаем ошибаться?