Выбрать главу

Он с трудом перевел дыхание и проговорил более спокойным тоном, желая прекратить дальнейшую дискуссию:

— Вопрос исчерпан, мистер Парсел!

Парсел холодно откланялся и, дрожа от бешенства, вышел из каюты. «Какое безумие! Какая неслыханная глупость! Мэсон больше заботится о потомстве своих коз и своих свиней, чем о том, чтобы найти пару каждому будущему колонисту. Какое идиотское упрямство, — подумал он в новом приступе гнева. — Не все ли ему равно взять пятнадцать или двенадцать женщин!»

Напрасно Мэсон так пренебрежительно отзывался о таитянках, они этого ничуть не заслуживали, хотя бы потому, что славились своей физической силой и сноровкой. Почти так же быстро, как мужчины, они научились управляться со снастями, отдавать рифы и крепить паруса. Не прошло и недели, как «Блоссом» отвалил от Таити, и женщины за это время успели стать вполне сносными матросами. Любопытно было смотреть, как по команде Парсела они карабкались по вантам, взбирались на головокружительную высоту, на самую верхушку мачт, и все это со смехом, песнями, пронзительными возгласами.

На девятый день плавания «Блоссом» попал в полосу бурь, и Мэсон приказал лечь в дрейф. Парсел послал матросов на мачты и реи. Видя опасность, они поспешно бросились выполнять команду, хотя всю неделю, пока длилось плавание, не особенно усердствовали. Зато все таитяне, за исключением Меани и Тетаити, не двинулись с места. Возможно, будь они на своих собственных пирогах, буря не так бы их напугала. Но килевая качка, грозные удары волн о борт судна — все это привело их в трепет. Сбившись в кубрике, полуголые, замерзшие, измученные морской болезнью, они робко жались друг к другу, и лица их посерели от страха. Ничто не могло вывести их из этого состояния — они решили, что всему пришел конец.

Буря утихла еще до ночи, и, откровенно говоря, «Блоссому» ни на минуту не грозила настоящая опасность. Но этот эпизод испортил дружеские отношения между таитянами и матросами. Экипаж не простил «черномазым», что они «бросили» их в трудную минуту.

Снова засияло солнце, но вместе с наступлением хорошей погоды стих ветер, люди задыхались от жары, а «Блоссом» еле-еле полз по густой, как масло, воде. Все застыло в неподвижности. Казалось, движется одно лишь солнце. Паруса обвисли, жалкие, дряблые, сморщенные, как старушечья кожа, по меткому выражению Маклеода. Ни разу не повеяло свежестью, нос корабля разрезал неподвижную, без единой морщинки морскую гладь. Горизонт как бы замкнул судно в своем огненном кольце, и временами Парселу чудилось, будто океан постепенно густеет вокруг «Блоссома», как застывающее желе.

Как-то утром старик Джонсон показал Парселу картофельные очистки, плававшие у борта, хотя их выбросили в море еще накануне. За пятьдесят лет плавания он впервые видел такое.

Перегнувшись через бак, матросы с утра до вечера ловили на удочку рыбу. Таитяне выезжали на вельботе в открытое море и, стоя на банке во весь рост с гарпуном в руке, подстерегали добычу. Но все живое словно ушло из этого моря, славившегося обилием рыбы. Даже акулы отстали от «Блоссома», словно им тоже опостылела эта неподвижность.

Глядя на пустое небо, мертвое море, тусклые краски, человек чувствовал себя так, словно он по воле злого рока очутился на какой-то давно окаменевшей планете, которая уже никогда не выпустит своей жертвы. Знойные лучи выбелили паруса, растопили смолу между досок. Обшивка над ватерлинией начала расходиться, хотя ее дважды в день поливали морской водой из огромных ведер. Матросы обвязывали босые ноги тряпками — до того раскалилась палуба.

Запасы питьевой воды подходили к концу, и Мэсон посадил экипаж на скудный паек. Пришлось пожертвовать сначала быком, а потом и коровой. Затем съели козу с козлом, диких свиней, обеих собак, и из живых существ на борту остались только люди.

Прошла еще неделя, и наконец с запада подул ветер, морща океанскую гладь. Паруса угрожающе надулись, снасти задрожали под напором ветра; заходила под ногами палуба, и грузное трехмачтовое судно, высоко задрав над волнами нос, с легкостью птицы понеслось вперед.

А через час «Блоссом» врезался в огромную стаю летающих рыб. Они с размаху шлепались на палубу, с судна было видно, как в прозрачной воде их преследуют золотые дорады. Парсел приказал рулевому ослабить паруса, матросы закинули удочки и через четверть часа наловили уйму дорад. Вскоре после шумного лова, впрочем похожего больше на бойню, был готов обед — первый настоящий обед после недели поста.